Речь здесь еще не идет о переходе к материализму: до этого пока далеко. «Боги» не низвергаются, они лишь переносятся из потустороннего мира в посюсторонний, из «вещи в себе» в «вещь для нас». Ведь сама действительность объявляется лишь храмом божественной идеи.
Но Маркс попадает в этот храм не для того, чтобы остаться вечным его пленником и, преклонив колени, благоговейно созерцать абсолютную идею, постигнувшую самое себя в гегелевской философии. Он хочет испытать, так ли уж «абсолютно» это самодовольное божество, выдержит ли оно неистовые удары его разящей критики?
«По правде, всех богов я ненавижу»
С вызовом перчатку я бросаю
Миру в лик широкий и презренный.
Исполин ничтожный, он, стеная,
Рухнет. Я пылаю неизменно.
И, подобный богу, меж развалин
Я с победой двинусь непреклонно.
Делом и огнем слова предстали.
Грудь моя – рождающее лоно.
Карл Маркс
Студенческие годы в Берлине – время интенсивного становления не только философского, но и политического самосознания Карла Маркса. Мы видели, что резкая антипатия ко всему реакционному пробуждается в нем уже в гимназические годы. В Боннском университете он вступает в литературный кружок молодых писателей – организацию, которая была на подозрении у полиции. В выпускном свидетельстве Боннского университета содержится запись, что Маркс «доставил в Кёльн запрещенное оружие».
Несомненно, что в Берлине – столице королевской Пруссии – Маркс получил возможность острее ощутить пульс политической жизни страны. Он знакомится с радикально настроенными молодыми литераторами, слушает лекции таких либеральных профессоров-гегельянцев, как Ганс, Гефтер, участвует в студенческих дебатах на волнующие темы науки, политики, религии.
Очевидно, Карл рассказывал своему отцу о нарождающихся у него сомнениях политического характера. Генрих Маркс в некоторой мере разделял их, но тем не менее его пугал всякий намек на возможность развития «слишком левых» взглядов у его сына: ведь это означало бы крах его карьеры.
«Твои взгляды на право, – пишет он сыну в конце 1836 года, – не лишены справедливости, но, будучи приведены в систему, легко могут возбудить бурю, а разве ты не знаешь, как опасны бывают в науке бури. Если по существу нельзя устранить острые положения, то по крайней мере надо быть мягче и снисходительнее по форме».
Избегать бурь! Быть мягче и снисходительнее! Устранять острые положения! Советы такого рода давались юноше, в котором уже тогда чувствовался бурный темперамент неукротимого борца, будущего «Зевса-громовержца» революционных бурь!
Полоса непонимания между отцом и сыном увеличивалась. Между ними словно возникло стекло: они продолжали улыбаться друг другу, их по-прежнему связывали самые теплые родственные чувства, но они уже плохо слышали и понимали, что говорит каждый. Особенно показательна реакция отца на большое исповедальное письмо Карла Маркса, о котором шла речь в предыдущей главе.