Церковной моралью ее не шлифуя.
А надо б взять лютеровский катехизис –
Благие стихи из него б получились.
Ах, Гёте, прекрасное делать он мог,
Да жаль, забывал прибавлять: «Сделал бог».
Да и что полезного в его сочинениях? Ведь он «никогда не решил ни одной арифметической задачи»!
Странное желание – в почете
Видеть Гёте, низменного Гёте!
Разве мог он, этот недостойный,
Сделать текст для проповеди горней?
Есть ли в нем хоть крохи тех наитий,
Коих пахарь алчет и учитель!
Знаком воли божьей не означен,
Он и школьной не решит задачи.
А «Фауст»? Какой это мог бы быть прекрасный сюжет для нравоучительного рассказа о том, как «грехи приводят к дьяволу» и как надо заботиться о спасении души! Гёте же все изобразил фальшиво. У него Фауст «смеет сомневаться в боге и мире», а «глупая Грета должна его любить, вместо того чтоб совесть в нем пробудить» и напомнить о Страшном суде и кознях дьявола.
Послушайте только, как Фауст написан, –
Он ложью и фальшью поэта пронизан!
Был Фауст греховен и жил, как неряха,
В азарте не ведая божьего страха.
И не помышлял он о помощи свыше,
О том, что позорная смерть его ищет.
Поэтому, с ужасом в сердце не сладив,
Ждал муки отчаянья в огненном аде.
Тогда он подумал о Смерти и Жизни,
О Знанье и Гибели в злом катаклизме.
Об этом наплел и слова он и числа,
И все они с темно-мистическим смыслом.
Украсить бы автору все, что коряво,
И мысль провести: за грехом рыщет дьявол.
А тем, кто спасения ищет в кредите,
Сказать бы: спасенье души соблюдите!
Вот Шиллер – это другое дело! «В его сочинениях есть идея», но стал бы он много сноснее, если б «библию больше читал».
Величие Гёте оскорбляет самодовольных «карликов» типа Пусткухена, их благочестие уязвлено, и они не прочь были бы «укоротить» Гёте хотя бы на голову!
Критика убогого домостроевского мира пусткухенов означала и критику всей религиозно-поэтической ортодоксии, которая взращивала подобных субъектов, а это с неизбежностью вело к тому, что под сомнение ставилась и сама религия.
Объявляя в эпиграммах 1837 года настоящую войну воинствующей тупости духовенства, Маркс тем самым объявил войну и самому «холодному божеству» – этому верховному ханже и высочайшему деспоту.
Разрыв с мещанским, филистерским мировоззрением не мог быть полным без окончательного разрыва с религией. В свою очередь, последовательная и беспощадная критика религии невозможна была с идеалистических позиций, она упиралась также в критику действительности. Такова была неизбежная логика того пути, на который вступил Карл Маркс.
В конце 30-х годов его внимание, как и внимание его ближайших друзей-младогегельянцев из «Докторского клуба», обращено главным образом на критику религии. Начало философскому наступлению на религию положила книга Давида Штрауса «Жизнь Иисуса», вышедшая в 1835 году, в которой отрицалась «божественная непогрешимость» евангелия. Бруно Бауэр – близкий товарищ Маркса по «Докторскому клубу» – пошел еще дальше и утверждал, что во всех четырех евангелиях нет ни единого атома исторической правды.