— Русы, братушки, код нас дошли! Русы, добры борцы… Люты, пуно люты…
Роман криво улыбнулся и притоптал педаль газа, уж кому-кому, а вот этим воякам точно вскоре предстояло на собственной шкуре прочувствовать насколько люты в бою прибывшие в село русы.
Штаб территориальной обороны располагался в двухэтажном доме на центральной сельской площади, напротив стояла ладная церквушка с невысокой колокольней, а по краям лепились один к другому дома наиболее зажиточной части населения, тут же виднелась яркая вывеска, зазывавшая желающих отведать несравненного свежего пива в местном баре. Штаб окружал невысокий деревянный заборчик из фигурно выпиленных досок. Ворота были предупредительно распахнуты, а в тесном дворике уже толкались одетые в полувоенную форму, разномастно вооруженные люди. Видимо весть о прибытии русов уже успела долететь сюда впереди машины, площадь была запружена зеваками пришедшими поглазеть на русских четников: здесь были и согбенные годами почтенные старцы, и вездесущие уличные мальчишки, погрузневшие с годами матери семейств и стыдливо прячущие глаза и краснеющие молодухи. Все они с восторгом и обожанием глядели на разведчиков, разве что не было букетов цветов и торжественных речей в их честь. Но этого и не требовалось, Роман и так чувствовал себя изрядно не по себе, на душе скребли кошки и сколько он не пытался уговорить себя, что задуманная ими операция всего лишь военная хитрость, почему-то настойчиво свербящий где-то внутри тихий голос совести никак не хотел умолкать. Ведь он прекрасно представлял себе, что будет со всеми этими людьми, радостно приветствующими его сейчас, когда в село войдут подразделения их бригады. Вот уж когда им станет не до смеха. Он уже участвовал во взятии сербских сел и знал, как зверствуют в них хорваты, уничтожая сербов с поистине садистской жестокостью. Последний раз проняло даже вечно невозмутимого Дракулу, когда он после взятия очередного населенного пункта не в силах выносить того, что творилось вокруг просто развернулся и в одиночку ушел ночевать в ближайшую рощу, откуда возвратился лишь утром, когда насытившиеся кровью победители просто от усталости прекратили резню. Он, конечно, знал, что и сербы в этом вопросе вовсе не святые, приходилось слушать леденящие душу рассказы о том, что творят их солдаты на оккупированных территориях. Но от этого знания вовсе не легче было глядеть в сияющие глаза пышнотелой деревенской красавицы машущей сейчас им рукой, зная, что всего через несколько часов она будет многократно изнасилована, а потом, если повезет, ее просто пристрелят, если не повезет, победители еще будут куражиться, отрежут груди, выколют глаза, да мало ли что еще придет в их воспаленные от ненависти и злобы головы. Он украдкой бросил взгляд на Петрович невозмутимо восседавшего рядом не глядя по сторонам, и лишь то, что аналитик уже давно не прикладывался к заветной фляжке, да легкая тень, набежавшая на его лицо, давали понять хорошо знавшему его человеку, что и ему сейчас как-то не по себе, неуютно и пакостно. Однако работа есть работа, деньги плачены, а значит должны быть отработаны. В конце концов, убивает не пистолет, а рука, нажимающая на спуск. Они сейчас были лишь пистолетом, лишенным свободы воли живым, но бездушным оружием, за использование которого хорваты заплатили немалые деньги, а личные переживания оплаченного инструмента здесь никого не волновали.