, будут следовать какой-то тщательно продуманной цели.
Хорошо, это будет игра, Ланни научится играть. Он сохранит свою дружбу с уважаемым немецким музыкантом, и не скажет ему ни слова, которое не служило бы тщательно продуманной цели. В течение многих лет Ланни никогда не высказал свои реальные мысли по политическим и экономическим вопросам в присутствии Курта. Он перестал интересоваться этими вопросами, говоря, что он понял, что это не его стезя. Он стал искусствоведом, в глазах Курта извлекателем денег из предметов искусства. Он стал дилетантом во всех видах искусства, и если Курт решил предположить, что он играл с дамами, такими как графиня Сэндхэйвен, то это была привилегия Курта, и она не наносила Ланни никакого вреда.
Последние годы плейбой намекал, что он следовал по пути наименьшего сопротивления и был под впечатлением от феноменального успеха Ади Шикльгрубера. Но, конечно, он никогда не называл его этим унизительным именем. Ади, бывший армейский ефрейтор и отвергнутый художник открыток с картинками, стал не только хозяином Германии, но и опытным европейским политиком. Он вынудил весь мир говорить о нем, прислушиваться к его словам и дрожать при его частых приступах сильного гнева. Он направил свои войска в Рейнскую зону и надежно укрепил её. Он восстановил призыв на военную службу в Германии и теперь милитаризовал весь Фатерланд. Ему сошли с рук оба эти опасные действия, несмотря на все угрозы его врагов и страхи его собственного Генерального штаба. Замечательный человек! Наполеон двадцатого века! Если Ланни был поражен, то это входило в его роль слабака, и если Курт видел его так, то это соответствовало тому, что все нацисты делали со всем остальным миром.
XI
Во время обеда с Куртом и фройляйн Феттер, Ланни сообщил новости о своей матери и отце, а также о Розмэри и ее картинах. Он рассказал о своей последней поездке в Испанию, не упоминая об Альфи, но представив её, как экспедицию за картинами, в ходе которой он встретил многих офицеров Франко и стал свидетелем триумфа оружия Франко. Американский плейбой должен был быть в восторге от них. Класс генерала Франко был классом Ланни, и Ланни соскользнул обратно на свое надлежащее место в обществе.
Впоследствии, в одиночку с Куртом в кабинете под деловитый стук пишущей машинки секретарши в соседней комнате, Ланни полностью раскрылся и показал те изменения, которые с ним произошли. Курт был всегда полностью прав, и Ланни грубо ошибался большую часть своей жизни. Курт был прав насчет Версальского договора, он был прав насчет репараций и жестокой инфляции, которая была навязана Германии. Насчет спекулянтов и евреев, и прежде всего насчет Адольфа Гитлера, с первого раза, как они услышали его в Мюнхене. Ланни доверял красным, но понял, что они были не достойны доверия. Он надеялся на какой-то гуманный общественный порядок во Франции, но пришел к выводу, что французская демократия была безнадежно порочна, и что русский альянс был механизмом политического мошенничества, и что единственная надежда для французского народа лежит в сотрудничестве с новым порядком, который успешно строит Адольф Гитлер.