— Принимай, Лика! — крикнул мой пропавший телохранитель, высовываясь из веток уже порядком пострадавшего дерева, — Это их самый «главнюк». Если хочешь, можешь его съесть, я тебе его дарю. Тем более, что я уже сыт.
— Давай слезай быстрее, шутник, блин. Сейчас все разбойники разбегутся, как тараканы. А мы могли бы заняться справедливой экспроприацией нечестно нажитого в пользу трудового народа — то есть нас с тобой.
— Пощадите, благородная госпожа! Уймите своего кровососа, я и так уже старенький и инвалид к тому же. Вы же красивая и добрая госпожа и конечно же не станете обижать случайного странника, от испуга забравшегося на это высокое дерево! А к этим лесным разбойникам я никакого отношения не имею, я их впервые в жизни вижу. Перепутали вы что-то. — Нахал, свалившийся, вернее, аккуратно скинутый со своего насеста на дереве, кажется, даже пустил театральную слезу.
Видок у этого товарища был еще тот! Представьте себе низенького мужичка, роста примерно сто пятьдесят — сто шестьдесят сантиметров, с реденькими сальными волосенками, с черной повязкой на глазу и деревянной культей вместо одной ноги. К тому же одет он был в ярко-красные полосатые штаны и фиолетовую безрукавку, сейчас приобретшие вид достаточно жалкий за счет большого количества свежих дыр и не меньшего количества уже сделанных заплаток. На широком кожаном поясе болталось два кривых кинжала, за которые он периодически хватался руками.
— Ты на себя давно в зеркало смотрел? Лапшу он мне тут вешает на уши. Из тебя такой же крестьянин, как из меня балерина! Много награбить успел, морда бандитская? Давай выкладывай, что там у тебя в заначке припрятано!
Деньги нам по-любому не помешают, еще неизвестно, чего мне ждать от этого мира, а устраиваться как-то придется. Нужно что-то кушать, где-то спать, да и одежошм! поприличней прикупить не мешало бы. Как подсказывает практика, у этого хитрозадого обязательно должно быть что-то припрятано на черный день. Не все же такие удщИ ливые, как мы с Дакком.
Судя по воровато забегавшим глазкам, я попала точно в цель. Есть, есть у этого обормота что-то в нычке.
— Как вы можете так говорить! Я гол как сокол, все меня бросили, я сирота несчастный. Пожалейте, не губите невинную душу. — Из-под черной повязки покатилась огромная скупая слеза. Но следующий финт испортил всю картину. Мужик хлюпнул носом, громко высморкался и с шумом вытерся о полу жилетки.
Тут за спиной самодеятельного актера материализовался мой вампир. Сделав устрашающую физиономию, он приблизил свои клыки к шее мужика и громко прошипел: