Но мои мысли прерывает несущееся на меня инвалидное кресло с приводом.
— Погоди, погоди, Спиди Гонзалес[2], — встаю я перед ним. — Куда это ты так торопишься?
Парень в кресле оказывается светлокожим блондином, из его горла торчит пластиковая трубка. Он показывает мне что-то жестами, но у него отрывистые, искажённые движения. Совсем не похожие на плавную речь глухонемых.
Маршмеллоу, показывает он при помощи пальцев, а затем указывает согнутым пальцем на кого-то, кто разжигает костёр.
Интересно, не с ним ли я должен работать? Вскоре к нам, тяжело дыша, подбегает женщина.
— Простите, — задыхаясь, она хватается за бок. — За ним сложно угнаться, когда он в этом кресле.
Она протягивает мне руку.
— Я Андреа. А это мой сын, Карл. Он в восторге от того, что проведёт какое-то время в этом лагере.
Я пожимаю ей руку и сажусь на корточки напротив Карла.
— Ты ведь слышишь меня, да, Карл? — спрашиваю я его, одновременно показывая жестами. Он кивает и улыбается, но улыбка выходит резкой и кривой.
Ему так хочется поехать к костру, что он буквально выпрыгивает из своего кресла.
Я слышу, показывает он. Только говорить не могу.
Я киваю. Всё ясно.
— Сколько тебе лет?
Пятнадцать.
Он выглядывает из-за меня в сторону костра. По-моему, ему и правда не терпится оказаться там, где уже собрались другие подростки.
— Прекрасный возраст, — закатывая глаза, говорит его мать.
Ему пятнадцать? Не похоже, чтобы он весил больше сорока пяти килограммов. Я отхожу с дороги.
— Отправляйся к ним, Гонзалес, — кивнув в сторону костра, говорю я. Он ухмыляется и катится от меня туда, где Рейган расставляет стулья вокруг огня.
— По-моему, он уже успел влюбиться в Рейган, — признаётся его мама.
— В Рейган? — переспрашиваю я. Мою Рейган?
Рейган расшевелила внутри меня так много эмоций, что я не знаю, как с ними справляться. Отбросив всё, я смотрю на маму Гонзо.
— Не могли бы вы мне рассказать, какие именно трудности он испытывает, чтобы я был в курсе, с чем имею дело?
— Не с чем, — поправляет она, — а с кем ты имеешь дело.
— Я не это имел в виду, — начинаю я.
Но она кладёт ладонь на мою руку.
— Где ты научился языку жестов?
— Мой брат глухой, — отвечаю я.
Она кивает, рассматривая мои татуировки и пирсинг, который я даже поначалу не смог вдеть обратно, когда вышел из тюрьмы. Вчера вечером мне пришлось перепрокалывать все дырки, и они ещё болят. Но зато я больше не чувствую себя голым.
— Я ни в малейшей мере не хотел оскорбить вашего сына, — говорю я, чувствуя себя виноватым.
— У Карла только две проблемы — тело, которое его не слушается, и то, что он не может говорить. — Она с любовью смотрит на сына через поляну. Но по ней заметно, как она измождена. — А так у него все те же желания и потребности, как у любого другого пятнадцатилетнего мальчишки. Просто есть кое-что, что он не может делать. — Мама Карла тяжело вздыхает. — Он легко выходит из себя. Это самое сложное при общении с ним. Он здоров духом, но не здоров телом.