Уильям. Ты получаешь пособие. Тебя
терпят. Твой удел в жизни — это делать то, что тебе сказано, где сказано и
когда сказано, и не одной секундой позже. Твой отец — один из самых крутых акул в океане, а ты —
гуппи. Прощай, Уильям. Возможно, на следующей неделе ты подумаешь дважды, прежде чем тявкать по своему мобильному телефону за дверью, и при этом тратя моё время, которое, я должна напомнить тебе, неизмеримо более ценное, чем когда-либо будет твоё.
Ты пересекаешь три шага между нами в одно мгновение. Рукой, схватив меня за горло, ты перекрыл мне дыхание. Оставляя синяки, конечно. Касаешься своим носом моего, глазами излучая ярость, панику и ненависть.
— Что ты слышала, шлюха?
Я моргнула, заставляя себя сохранять спокойствие. Пальцы моих ног едва касаются пола, высокие каблуки свисают. Не могу дышать. В глазах мерцают звёздочки и какие-то вспышки. Я не борюсь, не царапаю твои руки или запястья. Смотрю на тебя, убеждаясь, что ты прикован к моему взгляду. И потом, сознательно, позволяю себе поднять глаза вверх, в угол потолка, где спрятана камера. Твои глаза проследовали за моими, и хотя ты не увидишь эту камеру — она слишком хорошо спрятана — мой намёк понятен. Я поднимаю свой подбородок, выгибаю бровь.
Ты резко отпускаешь меня. Я глубоко вдыхаю, заставляя себя делать это медленно, чтобы зафиксировать колени и оставаться в вертикальном положении, стоя на ногах. Инстинкт вызывает желание рухнуть на пол, задыхаясь и потирая горло. Но я этого не делаю. Достоинство — это моя броня.
Динь.
Дверцы лифта со свистом распахнулись, и твоё лицо побледнело. Моя дверь всё ещё открыта. Ты отступил на шаг... два... три... и покачал головой. Четверо огромных мужчин медленно вошли через дверной проём, одетые в одинаковые чёрные костюмы, белые рубашки и узкие угольные галстуки, с наушниками в ушах, шнуры которых спрятаны под воротниками.
— Пройдёмте с нами, Мистер Дрейк, — сказал один из них, но его губы едва двигались, поэтому разговаривать мог любой из них.
Конечно же, он разговаривает вежливо, ведь ты — наследник многомиллиардной компании. Но когда ты поднимаешь на меня руку, Калеб этого не прощает. Ни за что. Никому. Если бы ты не был таким ничтожным, мерзким куском дерьма, я бы тебя пожалела. Я знаю этих людей, и они не испытывают милосердия.
Теперь и я тоже.
Ты выставил грудь колесом, а твой рот изогнулся в насмешливой ухмылке:
— Отвалите. Вы не можете приказывать мне делать всякое дерьмо.
Ты прошёл мимо меня.
Ты делаешь, пожалуй, четыре шага, и выходишь из моей квартиры в коридор. Даже завернул за угол. Большая ошибка, Уильям. Камер там нет. Один из охранников движется, как нападающая кобра, быстрее, чем умеет думать. Единственный удар, как отбойный молоток для печени. Ты падаешь как мешок с мукой, стонешь и извиваешься.