— Ты не беспокоила меня. Наоборот, если уж на то пошло. Подожди минуту. Не нужно спешить.
— Мне нужно идти.
— Тем более, стоит остаться.
Святые небеса, этот голос. Тёплый, как полуденное солнце, согревает кожу.
Я не понимаю, что мужчина имеет в виду, но его руки мягко, вежливо и твёрдо лежат на моих плечах, а я щекой прислоняюсь к его груди — это не вежливо, неправильно. Но я не хочу двигаться. Никогда. Моё ухо находится на уровне его сердца, и я слышу...
Тук-тук, тук-тук, тук-тук...
Медленно, спокойно и ободряюще.
— Как тебя зовут? — спрашивает он, кончиком пальца интимно прослеживая линию от моего виска, далее по контуру уха и вниз, к основанию челюсти.
Такая простая вещь, как спросить имя. Настолько лёгкая для всех остальных.
Я паникую. Отталкиваю его. Отступаю. Мужчина снова ловит меня и удерживает.
— Эй, эй, всё хорошо. Прости, всё хорошо.
— Мне пора, — я качаю головой.
— Просто скажи своё имя.
— Не могу, — я не хочу лгать.
— Что? Это тайна? — фыркает он недоверчиво.
— Я не должна быть здесь.
Мне удаётся сделать ещё один шаг в сторону.
— Без шуток. Это мужская уборная, а ты определённо не мужчина.
Его рука легко обхватывает моё запястье и удерживает меня на месте.
Он делает рывок, и я возвращаюсь к его твёрдой груди. Его палец, который проследил дорожку за моим ухом, прикасается к моему подбородку. Я должна — хотя понимаю, что не следует — посмотреть ему в глаза, такие фиолетовые, такие пленительные этим странным оттенком синего. Такие понимающие, такие тёплые, они читают меня как книгу, моя душа обнажена для него, открыта.
— Послушай, Золушка. Всё что я хочу — это знать твоё имя. Скажи мне его, и я сделаю всё остальное.
— Остальное? — я понимаю, что должна отстраниться, уйти, убраться отсюда, пока не произошло что-нибудь компрометирующее. Но не могу. Я похожа на существо в глубоком, глубоком море, пойманное на крючок. — Что остальное?
Я с трудом сглатываю. Во мне всё закипает, запутывается, сверкает, смешивается, теряется и становится диким.
— Остальное насчёт нас с тобой.
— Не понимаю, о чём вы.
— Понимаешь, Золушка. Ты чувствуешь это, я знаю, — он хмурится, и даже это выражение его лица головокружительно великолепно. — Я не должен здесь находиться. Ни на этой вечеринке, ни в этой уборной, и, конечно, не с такой, как ты. Я не принадлежу этому обществу. И ты тоже. Но вот я здесь, и ты здесь, и... есть что-то ещё. Если бы я мог подобрать это чёртово слово... что-то происходит между нами.
— Вы сумасшедший. Мне пора.
Я ухожу.
Мои руки дрожат. Что-то в самой глубине моей сущности негодует по поводу каждого сантиметра пространства, что я оставляю между нами, между ним и мной. Что-то просит, чтобы я осталась, сказала ему, кто я, дала ему то, что он требует от меня.