Это тяжкое бремя.
Что-то изменилось, и я не могу определить точный момент когда, как, или почему. Или даже что. Как ни странно, это что-то связанное с Джонатаном. Я наблюдаю за его преображением, пожалуй, единственным настоящим моим успехом, за тем как он разворачивается и возрождается из своего кокона, становится человеком, с которым приятно иметь дело. Возможно, я послужила лишь толчком для того, чтобы он увидел необходимость меняться, но это самое большое, что сделано мною. Сама я ничего не меняла.
Теперь мне интересно, что за услуги я оказываю. Когда-то я думала, что делаю что-то стоящее. Но теперь меня мучают вопросы. Эти молодые люди, которые проходят через мою жизнь… что я делаю для них? И какую плату получаю за это?
Как я существовала раньше, не задавая вопросов? Этот промежуток жизни вдруг показался слишком долгим.
Я плыву по течению, делаю то, что мне говорят, добровольно закрывая на всё глаза.
Теперь я вижу более чётко, но всё, что могу разглядеть — это очертания пустоты, все формы отсутствуют. И я вижу, что многого не знаю.
А потом, однажды, спустя шесть недель после благотворительного аукциона, открывается дверь, и моё сердце перестаёт биться.
Я сижу на диване, попивая чай, в ожидании своего последнего клиента на сегодня. Как ни странно, мне не дали никакого досье и никакого контракта. Только уведомление о том, что заключительное время дня — шесть сорок пять вечера — было забронировано в последнюю минуту. Заказчик предоставляет все необходимые материалы на время занятия.
Я сижу, нога на ногу и жду. Разглаживаю складки на бёдрах; белое платье с квадратным вырезом, длина на дюйм выше колен. Синие туфли на танкетке с открытым носом. Волосы собраны в обманчиво сложный узел на затылке, и кулон с сапфиром украшает декольте.
Динь.
Наблюдаю, как поворачивается дверная ручка и распахивается дверь. Пожимаю плечами, выдыхаю и принимаю расслабленную позу, чтобы казаться спокойной, моё выражение лица пустое и равнодушное. Натягиваю подол платья пониже на колени, чтобы не оголять слишком много плоти.
Блюдце в левой руке, чашка в правой. Обычный белый фарфор с золотым ободком по краю блюдца и чашки. Эрл Грей Империал фирмы «Harney & Sons» с капелькой молока.
Эти детали отпечатались в моём мозгу.
Я рассматриваю ободок своей чашки, когда дверь распахивается, и мужской силуэт заполняет дверной проём. Он шагает внутрь. Закрывает дверь.
Моё сердце замирает, и лёгкие перестают дышать. А чашка в руке останавливается в миллиметре от губ. Мои глаза широко открываются и не моргают.