Что, черт возьми, я могу сказать?
Мне нужно уехать, но спасибо за хороший трах?
Я не могу оставить ей свой адрес. У меня нет телефона.
Не могу попросить ее приехать и найти меня в Чикаго.
Трясущимися руками я пишу на бумаге одно единственное слово, а затем кладу лист в центр кровати.
ПРОСТИ.
Делаю шаг назад, и глаза замечают блеск серебра.
Рядом с подушкой лежит четвертак.
Медленно протягиваю руку, беру его и крепко-крепко сжимаю, передавая металлу тепло моей ладони. Горло сдавливает, и я проглатываю комок, прежде чем разжать пальцы и позволить монете упасть рядом с листком бумаги.
Быстро вернувшись на кухню, хватаю пару бутылок воды в дорогу и направляюсь обратно к грузовику. Некоторое время разбираю провода, прикрепленные к батарее, и сворачиваю их в плотный круглый моток. Наклоняюсь, чтобы забрать собачью миску и мешок сухого корма, бросаю их и вещи в кузов грузовика, и свищу. Из-за дома появляется О́дин, мчится ко мне, и через несколько минут мы уже катим по подъездной дороге.
Когда я направляю грузовик к шоссе, кажется, что кто-то тянется к моей спине, хватает сердце, вырывая его из моего тела, и тащит обратно в этот крошечный, горячий домик. Я продолжаю сглатывать, но это, не останавливает пожар в горле.
О́дин скулит и тычется носом в мое плечо. Я смотрю на него и гадаю, что он видит, когда смотрит на меня. Он снова утыкается носом и лижет руку, сжимающую руль.
– Спасибо, приятель, – произношу я безжизненно.
Он снова скулит.
– Я не могу этого сделать, – тихо говорю ему. – Я не могу так с ней поступить.
Вглядываясь в простирающийся передо мной горизонт, я выталкиваю из головы мысли о ней, хороня память в самых темных уголках моего мозга. Я хотел бы ей все объяснить – сказать, что это для ее же блага, но это невозможно. Все, что я бы сказал, было бы либо ложью, либо слишком опасным для нее.
Поэтому я уезжаю.
Рядом со мной О́дин.
А я, как и прежде, остаюсь один.