Эта социальная идиллия отнюдь не соответствует реальным условиям жизни Греции II века н.э., знавшей острые общественные противоречия, которые выливались иногда в открытые возмущения рабов и бедноты, и является идеалом филантропически настроенного автора. Созданные им картины общественной и частной жизни, в особенности картины взаимоотношений высших и низших классов, — это своеобразная утопия, построенная на вере в способность морально совершенной человеческой личности разрешить социальные противоречия. Для классово-ограниченного сознания античного человека, не мыслившего себе никакой иной формы общественного устройства, кроме рабовладельческой, подобные поиски путей к обновлению жизни весьма показательны.
Создавая социально-фантастический роман, автор отнюдь не стремился к бытописательству, к верному и объективному воспроизведению действительности. Это сказалось и на художественном методе Ксенофонта: его роман связан с традициями народной сказки. Язык, стиль, скупость психологических мотивировок, простота построения образов, гиперболизм, отсутствие внимания к быту — все это должно было создать впечатление сказочной условности, оторванности от повседневной жизни. Действие развертывается в пустом, с реально-бытовой точки зрения, пространстве, в каком-то тридевятом царстве, хотя автор охотно упоминает множество известных географических названий. Но ничто, кроме этих имен, не связывает рисуемый им фон с действительностью; обстановка приключений неизменно столь абстрактна, столь не связана с определенными временными и местными условиями, что невозможно составить себе никакого представления о жизни в Малой Азии, Египте и Италии, куда эти приключения попеременно переносятся. Подобно героям сказки, персонажи Ксенофонта охарактеризованы весьма скупо. Как правило, они носители какой-нибудь одной черты характера и лишены сложной внутренней жизни. Достаточно нескольких слов, чтобы познакомиться с каждым из них: Габроком и Антия — примерные супруги, Манто — влюбленная женщина, Перилай — влюбленный мужчина, Левкон и Рода — верные супруги и верные рабы, Кюно — развратница, Аракс — сострадательный старик и т.д. Исключение составляет лишь Гиппотой, характер которого несколько сложнее и богаче оттенками. При этом черты внутреннего (12/13) и внешнего облика героев до неправдоподобия гиперболизированы — герои благородны и красивы сверх всякой меры, развратны до предела, небывало жестоки или столь же небывало сострадательны. Чисто сказочно и бесчисленное множество самых невероятных приключений. В известном количестве они заданы самой сюжетной схемой романа, но Ксенофонт нарочито нагромождает их одно на другое, чтобы заменить недостающие психологические мотивировки. Не стремясь к созданию похожей на подлинную жизнь картины, автор не заботится о логичности этих сюжетных положений. Так, например, Антия не узнает Гиппотоя в Таренте, а Левкон и Рода не узнают своих господ на Родосе и сами остаются неузнанными. По-сказочному нарушается правдоподобие и следующей ничем не оправданной задержкой в развитии действия: Габроком, хотя ему известно, что письмо Манто подтверждает его невиновность, не показывает этого письма Апсирту и молча страдает в темнице, пока сам Апсирт случайно не находит письма и не освобождает юношу.