III, 4). Таким образом, прибежище можно найти только в Боге.
При таком подходе философия не устраняется. Она имеет право на существование, но только в качестве инструмента критики, в качестве отрицательной апологетики. К ней следует прибегать лишь постольку, поскольку она позволяет привести доказательства бессилия и внутренней неслаженности человеческого разума, полагающегося на свои собственные силы. Она обрисовывает заблуждения и нелепые создания человеческой мысли. Вот почему эта апологетика склонна опираться на скептицизм - в том виде, какой он получил, в частности, у Секста Эмпирика. Однако для христиан скептицизм не самоцель. Он только служит инструментом, позволяющим опровергать философские доктрины и выявлять истину, заключенную в христианской вере, которая одна лишь дает возможность преодолеть суетные ухищрения естественного разума. Истина христианства оправдывает и обосновывает скептицизм тех, кто мыслит подобно Сексту Эмпирику, в той же мере, в какой скептицизм подтверждает извне истину христианства.
Три элемента смягчили отрицательный характер такой позиции по отношению к философии. Во-первых, экуменический аспект нового учения приводил - и это настойчиво диктовалось задачами его распространения - к попыткам сближения нового и прежнего образа мыслей. Требовалось показать, что христианство не противопоставляет себя высшим достижениям разума и философии. Во-вторых, хотя отрицание языческой философии основывалось на радикальном противопоставлении божественного откровения и человеческого разума, становилось возможным и другое воззрение. При отождествлении разума и философии намечался путь примирения, если только соотношение между человеческим разумом и христианским откровением рассматривалось не в категориях сущностной антиномии, а в категориях изначального тождества. Даже Тертуллиан не сомневается, что Бог есть Разум, и никогда не говорит об абсолютной иррациональности Таинств. В-третьих, - и это было определяющим, - многие из новых христианских мыслителей впитали в себя то лучшее, что заключалось в языческой культуре. Труды Юстина, Климента и Лактанция, в прошлом преподавателей платонической или стоической философии, были в большей или меньшей степени отмечены обозначившейся у их предшественников тенденцией к синкретизму между мыслью иудейской и греческой.
Приведем несколько примеров. Хотя Тертуллиан решительно отвергает языческую философию, он, однако же, проникнут греко-латинской культурой. Его концепция божественного Логоса и понятие материальной души недвусмысленно свидетельствуют о сильном влиянии стоицизма, которое проявляется и в его склонности к Сенеке и к стоической морали. Несмотря на то что в своем трактате