Когда приморский курорт окончательно исчезает из виду, на пути родителей возникают пляжи. Мелкое море наталкивается на плоскую землю. На ветру бьются вокруг самих себя флажки, запрещающие купаться. Монады с решительным видом, но бесцельно бродят параллельно воде; чаще всего это мужчина, женщина и собака, которые почти не общаются друг с другом, глядя на пену, которая плещется рядом с ними. Они совершают прогулку: черные точки, которые то отдаляются друг от друга, то снова сближаются, иногда наклоняются, чтобы поднять что-то и тут же выбросить прочь; обычные изображения в видоискателе, которые родители оценивают со знанием дела, глядя со стороны моря. На гигантской светло-коричневой сцене распадаются на песок замки. Дети безуспешно строят дамбы. Вооружившись совками и ведрами, они неустанно борются с тем, что в конце концов их поглотит. Родители одобрительно улыбаются на своем плоту, когда видят, что дамбы все же удается построить. Для них любой ребенок — это дитя, с которым произошло несчастье. Набившее шишки дитя, неудачливое дитя, похожее на них — состарившихся детей. Когда-нибудь ребенок выпилит из дерева жилище своим родителям и отправит плавать в прибрежных водах, как игрушку. Он перестанет строить дамбы и вместо этого будет с решительным видом бесцельно бродить параллельно воде вдоль набегающей и откатывающейся назад пены, время от времени нагибаясь за тем или иным и тут же отбрасывая находку прочь.
Созрев для отдыха, отец и мать поглядывают на море. Рядом с ними брызгаются в своих ванночках волнистые попугайчики. Они окунают головки в воду, смачивают спинки и трясут перышками до тех пор, пока с них не стечет вся влага. Эту процедуру они повторяют много раз. Потом повисают вниз головками на прутьях своей клетки, расправляют крылышки и, оставаясь на месте, начинают в дикой истерике пронзительно кричать, вероятно пытаясь в искаженной форме произнести слово «замзаладим», которое никак у них не получается. Они судорожно размахивают крылышками, украшенными волнообразными узорами. По воздуху плавает пух. Родители ловят его кончиками пальцев. Они надеются, что припадок у их комнатных птиц вскоре закончится. У отца появляется желание свернуть им шеи, потому что от них только дерьмо и больше ничего. Мать вздыхает. Она всегда в напряжении: у отца — электростимулятор сердца. Когда попугайчики начинают свои сумасшедшие игры, равновесию на плоту приходит конец. Родителей охватывает паника, разрушается их размеренная, дисциплинированная жизнь, их извечное соревнование, кто из них умрет первым. Вытаращив черные глаза, птицы пристально смотрят на пустое море. Тихие размышления родителей о том, кто первым уйдет из жизни, прерывает пауза, заполненная криками. Вздрагивая и подпрыгивая, производя обманные маневры и безуспешно пытаясь взлететь, попугайчики мечутся в своей клетке, приобретенные матерью, захотевшей иметь их рядом с собой, как крылатые слова. Их необъяснимое буйство взвихривает песок на полу клетки. Мать удрученно наблюдает за отцом, который положил руку на грудь и прерывисто дышит. «У каждой зверушки свои игрушки», — пытается она успокоить отца. «От некоторых — как от козла молока», — парирует он в ответ. Плот начинает раскачиваться, потому что мать бегает по нему и ищет корзинку для рукоделия, причем ее волнение побуждает попугайчиков к новым крикам. Мать украдкой бросает взгляд на побережье, не видит ли там кто-нибудь, что семейные дела на плоту идут вкривь и вкось. Потом находит, что искала: она размахивает ею же вышитой скатертью, как штандартом победы. «Не так все и страшно», — кричит она. «Примите мои поздравления! — фыркает отец. — Это было всего лишь легкое порхание по воздуху». Мать подходит к нему со скатертью в руках, где она еще задолго до свадьбы вышила максиму: «Красная капуста всего лишь капуста», показывает отцу ее еще раз, как транспарант с лозунгом, и набрасывает скатерть на птичью клетку. Во мгновение ока воцаряется тишина.