- Я пришёл сказать тебе, что не могу тебе давать сейчас того, что мог и хотел несколько дней назад. И надеюсь, ты меня поймёшь.
И я понимаю. С самого начала всё понимаю, только менее больно от этого не становится. И что услышу если спрошу, не навсегда ли это, тоже понимаю.
- Да, - просто отвечаю я, впиваясь ногтями в ладони. Сжимаю их в кулаки и едва не охаю от боли. Только так удержаться можно от того, чтобы не дать Казанскому то, что совсем ему не нужно.
- Хорошо.
Слово это будто бы с облегчением произносит. Ждал, что я истерику устрою или на шею кинусь? Хочется... Очень хочется, потому что я не выдерживаю. Наверное, только сейчас понимаю, насколько он важным и нужным стал за это короткое время, только навязываться не привыкла.
- Я пока не знаю, что и как дальше будет, - говорит он, отворачиваясь.
Подходит к окну размашистым шагом и на подоконник тяжело опирается. И таким одиноким в этот момент кажется, что выть хочется.
- А я давить не буду, - отвечаю хрипло, и Казанский кивает.
Мы молчим. Долго. Но он не уходит, а я пошевелиться боюсь. Словно если сделаю хоть шаг или движение, Алексей исчезнет. Сбежит и я больше никогда его не увижу.
- Слушай, я не только за этим пришёл, - говорит он, повернувшись ко мне. Руки на груди складывает. Это- его территория, и на неё мне хода нет.
-А за чем ещё?
- Что тебе... что тебе Лина сказала, когда вы вдвоём оставались?
Его вопрос как удар под дых. У меня и возможности не было обдумать наш с ней последний разговор.
Да и неважным он казался теперь, когда Лины больше не было. И не пойму сейчас, признаться во всём или смолчать.
Подхожу к нему, рядом встаю. Начинаю на стекле пальцем узоры выводить, а саму трясёт. Не пойму от чего, но всё тело ходуном ходит. И поделать ничего не могу - волны отчуждения физически чувствую, будто и не был Алексей никогда моим. Так, проходной эпизод, с которым вот-вот распрощаюсь.
- Она... за тобой просила присмотреть, - наконец выдавливаю, и Казанский отшатывается, как от удара. Он же знал, что Лина уйдёт. Просто верить в это не хотел. Но знал.
Или - нет?
- А ещё? - вместо того, чтобы хоть что-то сказать на мои слова, продолжает он допрос.
- Почему ты спрашиваешь?
- Потому что мне это важно.
Смотрит на меня, а у меня внутри всё переворачивается. Он же весь в этом - в смерти своей дочери, в потере, в горе своём. Закрыт так, что мне не достучаться. Никому не достучаться.
Вспоминаю слова Оли, хватаюсь за них как за спасательный круг. Это она Алексея знала хорошо, не я. Может, стоит поверить в то, что всё можно исправить?