А. Гейфман как историк революционного террора не может не знать знаменитых слов Степняка-Кравчинского, что террор — ужасная вещь, но есть одна вещь еще ужаснее террора — молча сносить насилие. Но все дело в том, что А. Гейфман именно эту мысль и хочет нам навязать: что мы все должны молча и покорно сносить произвол и насилие со стороны власть предержащих, со стороны имущих. Солженицын в таких случаях любил вспоминать лагерную поговорку: «Иуда пайку отрабатывает».
Когда А. Гейфман говорит о предмете своих исследований — революционерах, что они «оставили после себя ... загубленные души. Загубленные по собственному выбору. Не средой, не царем, не временем... Своими руками», — она оправдывает и царя, и среду, и время. Хотя знает, что на рубеже веков в России были реальны только две линии поведения — либо борьба с самодержавием, либо рептильное заискивание перед ним (в том числе и «либеральное»). Осуждая первую позицию, А. Гейфман оправдывает вторую.
Она говорит, что ей жалко своих героев. А мне жалко саму А. Гейфман. Это же надо умудриться: написать о русских революционерах 500 страниц — и ничего не понять ни в русской жизни, ни в русской истории!
Историческая литература, подобно всякому разделу гуманитарного знания, может относиться как к подлинной культуре, так и к псевдокультуре, к «массовой культуре». Можно написать книгу о Екатерине Великой — и показать сложную и неоднозначную роль императрицы в русской истории, — а можно написать книгу об интимной жизни Екатерины, включив туда всё, от бесспорных фактов и до сомнительных слухов и анекдотов, вплоть до половой жизни царицы с конем. В первом случае мы будем иметь дело с подлинной культурой, во втором — с «масскультом», «китчем». Взгляды А. Гейфман — это именно такой «китч».
27 сентября — 20 ноября 1996