Обычно принято думать, что злодей, имеющий на душе ряд убийств, должен внешностью своей непременно отражать это Божеское проклятие, эту каинову печатью. На самом деле ничуть не бывало: среди закоренелых преступников явно дегенеративные типы встречаются, пожалуй, не чаще типов обычных, и нередко в числе злодеев попадаются даже и люди приветливой внешности, с кроткой, симпатичной улыбкой и очень часто с невинно-детским выражением чуть ли не ангельских глаз.
Васька Белоус был из числа последних. Красавец собой, богатырского роста и телосложения, чрезвычайно опрятный и, если хотите, по-своему элегантный, он положительно чаровал своей внешностью. Гордо посаженная, белокурая голова с приятным лицом, серыми, большими глазами, орлиным носом и густыми, пушистыми усами — такова была его внешность. Вошел он ко мне в кабинет в поддевке, ловко накинутой на богатырское плечо, в высоких, смазных сапогах, в стальных наручниках, — словом, ни дать ни взять, пойманный молодец-удалец из старой русской былины.
Это впечатление было настолько сильно, что я неожиданно для самого себя впал в какой-то чуть ли не эпический тон.
— Ну Васька, погулял и будет! Пора и ответ держать! Не криви душой, рассказывай все по совести, не скрывай думушки заветной!
— Это точно, господин начальник! Ничего не скрою, все расскажу. Умел молодец гулять — умей и ответ держать.
— Что же ты, Васька, письма разные писал? Крови, мол, человеческой не проливаю, а на деле сколько головушек сокрушил?
— Нет, господин начальник, писал я правду: капли крови зря не пролил да и проливать своим товарищам не дозволял.
— А как же пристав, вдова в Люберцах, Шагов?
— Это не зря: господина пристава я застрелил за то, что он к Пашке лез силой со срамными предложениями. А Пашку мою я люблю больше жизни. С генеральшей в Люберцах, право, грех, вышел: не хотел я убивать ее, да не стерпел.
— Что же ты не стерпел?
— Да как же, господин начальник? Забрались мы ночью к ней в квартиру. Я в спальню, она спит. Только что успел забрать часы да кольцо со столика у кровати, как вдруг в полупотемках задел графин с водой; он бух на пол! Генеральша проснулась, вскочила, разобиделась да как кинется, да мне в морду раз-другой… Ну я не стерпел обиды и убил за оскорбление. Убивать-то не хотел, а выстрелил больше для испугу, да вот на грех угодил в убойное место.
— А Шагова?
— Этому молодцу туда и дорога! Не насильничай и не похваляйся этим! Не желаю, чтобы про Ваську Белоуса слава дурная ходила… Он не убийца и не насильник! Людей зря не мучит!
— Ну ладно, Васька! Будь по-твоему! Но как же ты Муратова, моего бедного Муратова, не пощадил? Ведь посмотри на себя: в тебе сажень косая в плечах, а Муратов был слабым, хилым человеком, к тому же и безоружным? Ну ты бы его пихнул хоть, стряхнул бы с себя, зачем же было убивать его?