Сигрун не лгала. Она не знала, куда направится теперь.
Италия казалась смутной тенью — единственным окошком в мире, исхоженном вдоль и поперек, в который она еще не успела заглянуть.
Сигрун видела старые и новые города, крепости и деревни, и за те годы, что подарила ей судьба, поняла лишь одно — меняется цвет камней и высота колонн, но люди, живущие среди них, не меняются никогда.
Ничего не осталось в ее сердце, кроме усталости и пустоты. Из всех пятерых она больше всех хотела и ждала, когда наступит неизбежный финал — и боялась его, потому что знала, что он сулит лишь новый поворот колеса.
Сигрун провела в браке с Рафаэлем Лихтенштайном более шести лет — и все шесть лет видела, что он смотрит мимо нее. Все шесть лет не знала, как пробить глухую стену, что выросла между ними, возможно, давным-давно. Она не знала когда.
Сигрун помнила дни, когда молодой сын конунга впервые ступил в ее избу. Он улыбался, и улыбка его осветила бревенчатые стены, лишенные гобеленов, как солнечный луч.
Рун приходил к ней, едва дневное светило начинало скатываться за горизонт, приходил по поводу и без, а иногда приносил пучки цветущей травы и спрашивал, пригодится ли ей из них что-нибудь.
Сигрун всегда отвечала: "да". Он приносил, конечно, одну ерунду — то, что она могла бы собрать и сама, но Сигрун нравилось думать, что он срывает эту траву для нее.
Фигура Руна казалась ей незыблемой, как скала. Волосы и борода его были мягкими, как шелк. И она свободно отдавалась в плен его рукам, не думая о том, что будет потом — до поры, когда не настал срок.
Мужчины ходили к ее дому едва ли не каждый день — Сигрун помнила, что в те дни еще была хороша, и взгляд ее пленял многих суровых воинов и осевших бондов. Сигрун не смотрела ни на кого. Глубоко в сердце ее засел Рун — хотя и видела она, что он не так уж хорош тем яснее, чем дольше знала его.
Рун был жесток. Кровь проливал как мед. И хотя ее никогда не коснулся рукой так, чтоб причинить боль, но и с нею часто бывал суров.
Эта суровость притягивала ее сильней, чем приманила бы любая ласка. Она видела в Руне воина, способного принести добычу и защитить дом. И каждый раз с нетерпением ждала его возвращения из похода, зная, что он потянет немного для виду — да и снова придет в ее дом.
Так было, пока не появился Он. Проклятый галл, чужеземный чаровник, который отнял покой и сон сразу у двоих — а заодно и у Сигрун, потому что она видела, как всю зиму смотрел Рун туда, за горизонт, куда увез свой трофей Льеф.
Рун приходил, но был уже как бы не с ней, и все чаще казалось Сигрун, что то ли руки его сжимают вовсе не ее, то ли принадлежат они не любимому Руну, а подменившему его мертвецу.