Да что толку любить, когда Рафаэль смотрел и смотрит мимо нее.
Сигрун поняла наконец, что как бы ни старалась, какую бы магию ни пускала в ход — Рафаэль не посмотрит на нее никогда.
Она устала. Цель, такая желанная, была теперь у нее под боком — и не была достигнута все равно.
Не к чему было стремиться, и проклятье потеряло смысл. Оно лишь завело бы по новой круг, и новая одинокая жизнь ожидала ее впереди. Сигрун предпочла бы навеки почить в земле.
Да и сам Рун изменился так, что Сигрун с трудом узнавала его. Исчезли твердый взгляд и уверенность воина, которого она полюбила много веков назад. Сигрун смотрела на него и не могла понять, что произошло. Не могла поверить, что в этом хрупком, избалованном теле скрывается та же душа, к которой она стремилась столько лет.
Она уходила без жалости, потому что этот Рун, которого звали Рафаэлем, был для нее совсем чужой — несмотря на все те годы, что они провели бок о бок.
Сигрун знала, что это последний поворот колеса, потому что не было больше воли, которая вращала бы его. Но эту, последнюю жизнь, она хотела прожить не одна.
У нее снова были тело и лицо, которые желало бы множество мужчин, и она не собиралась больше отказывать им ради того, кто никогда не полюбит ее.
Карета Сигрун остановилась у дома ее отца, но она не успела войти внутрь.
Навстречу по лестнице сбежал пожилой лакей, причитая на ходу и то и дело повторяя:
— Молодая госпожа, ох, молодая госпожа. Вас уже ждут.
— Кто? — мрачно спросила Софи, на ходу натягивая перчатки. Она не хотела сейчас видеть никого, а более всего боялась, что это граф Лихтенштайн приехал уговаривать ее.
— Молодой господин. Говорит, что он ваш супруг.
Софи замерла, и если бы не стоявший под боком слуга, не стала бы сдерживать стон.
— Прогоните его, — не двигаясь с места, приказала она.
— Никак не могу, госпожа. Он сказал, что не уйдет, даже если его силой поволокут, и разогнал всех слуг.
Софи поджала губы, прищурилась и решительно направилась в дом.
Войдя в залу первого этажа, она замерла надолго, когда взгляд ее утонул в обилии живых цветов, украсивших помещение.
— Вам не жалко денег вашего отца? — сухо спросила Софи, а едва успела договорить, сильные руки подхватили ее, как было уже очень, очень давно, и губы Руна накрыли ее рот.
Софи попыталась вырваться, но не смогла — тот крепко держал ее.
— Хватит, Сигрун, — приказал Рун — или Рафаэль, и губы его почти коснулись ее уха, когда он говорил. На мгновение она замерла, услышав имя, которым ее не называли уже много веков, и не веря своим ушам.
— Я не прощу тебя, Рун. Ты мне надоел, — она все-таки вывернулась из его рук, но Рун снова поймал ее и прижал к себе.