"Да что он с вами сотворил? Какое колдовство?" — не сдержавшись, выкрикнул Эрик в порыве ссоры, и Рауль надолго замолк.
"С нами — это с кем?" — спросил он.
Эрик молчал.
"С Луи", — ответил Рауль сам себе вместо него. И Эрик понял, что с этого мгновения все они обречены.
Он мог отомстить Льефу за сына, но убить родного сына, пусть даже лишившего его любви, Эрик не мог.
Он сам понимал, что совершает трусливое бегство, но жить, зная, что Луи погиб — не мог.
А теперь Луи и вовсе оказался далек от него — как никогда. Он рос и воспитывался сам по себе, и приехал в семейство Лихтенштайнов не юношей, но мужчиной.
Эрик мог, конечно, предположить, что и такой молодой мужчина польстится на него — в конце концов конунг всегда был хорош собой. Но ему нечего было предложить Луи. Он обрел семью и не мог позволить себе разрушить ее. Он не хотел допускать в их благополучный дом и тени интриг. И только одна мысль продолжала тревожить его.
"Рафаэль".
Казалось, с каждой новой жизнью легкомысленность Руна становилась лишь сильней. И тогда, стоя в спальне сына в их особняке в квартале Марэ, Эрик понял почему.
Рауль всегда и везде получал все, чего только мог пожелать. Один только факт, что что-то в этом мире может быть недоступно ему, выводил его из себя настолько, что он брата родного мог бы убить.
Больше так длиться не могло. У Эрика не было сил раз за разом наблюдать, как от руки одного его сына гибнет другой.
Он подобрал Рафаэлю супругу, которая не позволила бы ему потерять над собой контроль — но результат снова оказался не тем, которого Эрик ожидал.
Казалось, Софи подавляла его, Рафаэль боялся жены, но более ответственным так и не стал.
Карета, наконец, оказалась готова, Луи помог Кадану забраться внутрь, а затем и сам последовал за ним. Колеса застучали по мостовой. А Эрик продолжал стоять неподвижно, все более отчетливо понимая, что остался в старом доме один.
Луи потянулся, зевнул и, перевернувшись на бок, притянул Кадана к себе.
Тот пробормотал что-то неразборчивое и, уткнувшись носом ему в ключицу, снова уснул.
Этой ночью Кадан взял его — впервые за много, много лет.
С тех пор как они покинули Вену, прошел уже год, и все это время Кадан ни единым словом не заводил разговор о том, что хочет его "так". Впрочем, Луи до сих пор не знал, в самом ли деле Кадан этого хотел. Казалось, тот чувствует себя вполне хорошо, когда Луи входит в него и ласкает его. Но на сей раз Луи, лежа рядом с Каданом на просторной кровати в их Лондонском особняке и поглаживая по белой ягодице, первым завел разговор о том, чего бы он сам хотел.