— Ты выбьешь себе глаз, малыш, — добавляет тётя Бобби.
— Это настоящий «красный рейдер», карабин, двести выстрелов из пневматической винтовки! — радостно цитирует Николас, прижимая ружьё к плечу и целясь прямо в грудь Сэма.
Сэм вздыхает, опуская руки.
— Меня подстрелили из винтовки, чуть не оторвало ноги на мине, и я чуть не описался при виде ружья, — сетует он. — Это просто жалко.
— Не переживай, доктор Уринстан завтра поможет тебе, — говорит моя мама с улыбкой.
Николас со странным взглядом опускает ружьё, отец встаёт рядом с сыном и вопросительно смотрит на Сэма.
— Эм, помните? Он участвует в постановке в Оклахоме и просто репетирует, — выпаливаю я с натянутым смешком.
— Эта пьеса о рубеже веков с ковбоями, а не о снайперах и придорожных бомбах, — поясняет тётя Бобби. — Поверьте, я знаю Бродвей.
— Да, ну, эм, это современная версия об Афганистане и солдатах, — неубедительно говорю я. — Она очень обновлённая и… современная. Во всех театрах её ставят.
Взгляды присутствующих перемещаются между мной и Сэмом, и я очень хочу провалиться сквозь землю. Я никогда не умела врать и сейчас это вновь подтверждается.
— Я люблю носки, — неожиданно тихо говорит Сэм.
— Какой болван, — смеётся Николас, его пальцы случайно надавливают на спусковой крючок винтовки, пока он опускает ружьё.
Раздаётся хлопок, сопровождаемый самым громким криком, который я когда-либо слышала. Я поворачиваю голову к Сэму, в тот момент, когда он хватается руками за промежность и падает на колени.
— МАТЬ ТВОЮ! ОН ВЫСТРЕЛИЛ МНЕ В ЯЙЦА! — вопит Сэм.
— ВСЕ С ДОРОГИ! ЕМУ НУЖЕН РОТ, ЧТОБЫ РЕАНИМИРОВАТЬ ЯЙЦА! — кричит тётя Бобби, быстро шаркая к Сэму на своих четырёхдюймовых шпильках.
— Срань Господня, не могу поверить, что эта штука была заряжена, — размышляет Николас, любовно поглаживая ружьё, мама ударяет его по руке.
— Николас Холидэй, сейчас же извинись за то, что выстрелил бедному мужчине в яйца, — ругается она.
Присев рядом с Сэмом, я продолжаю гладить его по спине, пока он держится за своё достоинство и качается вперёд-назад, издавая скулящие звуки.
— Больно… матерь Божья, больно, — стонет он.
— Ты выбьешь себе яйца, ты выбьешь себе яйца! — напевает Николас, изменив слова песни из фильма.
Я отбрасываю руку тёти Бобби, когда она начинает гладить голову Сэма, и он громче стонет.
— Разойдитесь, ВСЕ! — кричу я. — Встретимся у машины.
Мама снова шлёпает Николаса, он извиняется и, поставив ружьё у стены за деревом, туда, где нашёл его, все тихо выходят за дверь.
— Мне жаль, мне так жаль, — извиняюсь я, продолжая поглаживать Сэма по спине, до тех пор, пока он не перестаёт раскачиваться и со стоном поднимается с колен. — Что я могу сделать?