— Здравствуйте. Я хотела спросить, есть ли у вас столик на одного.
— Bonjour, — вежливо отвечает она и смотрит на монитор. — Столик освободится приблизительно через час.
После того, как она записывает мое имя, я благодарю ее и иду в бар, который оказывается так же переполнен людьми, как и сам ресторан. У стойки нет ни одного свободного табурета, а вокруг баррикадой толпится народ. Вздохнув, я вспоминаю, что видела по соседству открытую галерею. У меня в голове возникает более приятная мысль. Может, получится скоротать время там?
Едва ступив внутрь, я немедленно понимаю, какую большую ошибку я совершила. Похоже, я только что вломилась без приглашения на вечеринку или на открытие выставки. Куда ни глянь, всюду стоят разодетые в пух и прах люди, между которыми снуют с подносами, заставленными напитками и закусками, официанты и бродит скрипач, играющий какую-то изумительную мелодию — кажется, Моцарта.
Я уже собираюсь уйти, но тут мой взгляд падает на висящую слева картину, и я, словно загипнотизированная ею, сразу же останавливаюсь. Все во мне требует, чтобы я рассмотрела ее вблизи. Я колеблюсь, помня, что у меня нет приглашения, но в итоге решаю, что если быстренько посмотрю на нее и не буду ничего пить или есть, то никакого ущерба не нанесу.
Когда я становлюсь напротив картины, шум затихает. На ней изображен цветок мака, он вдавлен в землю, а вокруг падают капли дождя. Цвета темные и насыщенные, мазки кисти размашисты и сердиты. Картина заставляет меня задуматься о скоротечности жизни. Сегодня ты молода и прекрасна, а завтра, умерев в одиночестве, лежишь, всеми забытая, в холодной земле.
Еще увлеченная разглядыванием картины, я чувствую за спиной чье-то присутствие.
— Excusez-moi, — обращается ко мне женский голос далеким от дружелюбия тоном.
Черт.
Со страхом, оседающим в животе, я медленно оборачиваюсь и вижу перед собой стройную женщину в черном. И — да, я угадала. Она взбешена.
Я хочу было извиниться, но тут женщина начинает фонтанировать обвинениями на быстром, разгоряченном французском. Она возмущается все громче и громче. Краем глаза я замечаю, что мы теперь в центре внимания. Даже скрипач перестал играть. Самое время полу раскрыться и поглотить меня целиком.
— Извините, — нервно бормочу я и, примирительно подняв руки, на секунду закрываю глаза, проклиная себя за то, что не знаю французский. — Извините, — повторяю с чувством неловкости и стыда. — Я не понимаю, что вы мне говорите, но я уже ухожу. Еще раз простите.
Раздраженно показывая то на меня, то на дверь, она привлекает внимание пары очень серьезных и хмурых мужчин — по-видимому, сотрудников службы охраны. Когда они начинают быстро шагать в нашу сторону, я, спотыкаясь от страха, пячусь назад.