— Это всё меняет! Неслыханно, какая удача, я уже и не надеялся, — Дрогсетур начал возбужденно скакать и прыгать, но вдруг застыл, словно статуя.
В следующий миг его светящиеся энтузиазмом глаза словно проткнули мою бедную тушку, и мне это очень не понравилось.
— Не могли бы вы пояснить мне, убогому, что это значит, ибо мозг мой не может осмыслить причину столь бурной радости?
— А… Да, прости. Смысл в том, что с твоим приходом выход отсюда появился, и мы, при определенных обстоятельствах, сможем выбраться. Правда, отличная новость?
Вот это я понимаю — не успел сесть, как тебя досрочно выпускают за примерное поведение.
— Поясни.
— Эта тюрьма является тюрьмой при соблюдении определённых условий, чётко прописанных и неизменных. С твоим приходом одно из условий нарушилось, система приходит в дисбаланс и начинает постепенно рушиться. Ты нарушил правило «души и тела», которое гласит, что запечатать можно только душу, связанную с телом: у тебя есть душа, но тела нет, поэтому одно из правил нарушено.
— То есть путь свободен?
— Верно.
— Но?
— Что «но»?
— Всегда есть «но».
— Ты прав. Это пространство рушится и, когда процесс подойдёт к концу, вместе с ним умрём и мы. Но выход есть. Нужно нарушить ещё одно правило и пробить себе выход с помощью грубой силы. Сильно упрощая, можно сказать, что мы объединимся и сделаем пробой в пространстве.
— Что ты имеешь в виду под объединением? — спросил я с беспокойством. Что-то терзали меня смутные сомнения по этому поводу.
— Я хочу объединить твою душу и своё тело и, пока мы не стали сливаться в одно целое, ведь две души в одном теле жить не могут, сбежать отсюда.
— А дальше, я так понял, нам предстоит эпическое сражение за право обладания этим телом? — голосом «ага-ага» сказал я.
— Нет. Зачем? Если мне понадобится тело, я могу создать себе новое. И, кстати, у тебя имеется определённое преимущество: за тобой стоит мой отец, и он не позволит мне нарушить свои планы, поэтому мои возможные попытки уничтожить тебя были бы бессмысленны. Скорее всего, отец изымет мою душу и отправит её на перерождение, а тебе оставит всё остальное, предварительно подстроив под тебя, — в голосе Дрогсетура послышалось облегчение. Он, казалось, был даже рад такому исходу.
— Ты так спокойно об этом говоришь?
— Разумеется. Поверь, я потеряю намного меньше, чем приобрету. За одну возможность выбраться отсюда я готов принести любую жертву, а силы ко мне вернутся, пусть и не сразу. Не будем терять время, неизвестно, сколько его у нас в запасе. Постарайся расслабиться. Готов?
Вот ящер драный, расслабься, блин. Да как тут расслабишься, если способность более или менее здраво мыслить я сохраняю с большим трудом, а? Спокойно, Олег, спокойно. Вспомни, что в твою голову с большим трудом вбивал Максимыч, как он там говорил: «Представь, будто ты река, ты течешь по равнине, на твоем пути нет ни одной преграды. Тебе не о чем волноваться, ведь ты река. Ты спокоен и размерен, твои мысли чисты, как вода, тебе не нужно никуда спешить…» — как-то так, да? Что ж, ладно. Я река, я река, я река. Я, мать вашу, река!