– Что ты делаешь? – спрашиваю я, пытаясь сохранить свой голос спокойным.
– Я думала, это называется обниматься. Это, наверное, новомодная вещь… может, поэтому ты с ней не знаком.
Я чувствую ее улыбку на моей коже и могу представить, как её глаза сияют от самодовольства ее дерзости. Несмотря на всю мою грубость и ярость, я могу понять насколько она милая. В лучшем значении этого слова. Не в покровительственном тоне.
– Очень смешно, фея.
– Кого ты зовешь фея? – она ударяет меня по плечу, и я поворачиваюсь, чтобы увидеть выражение притворного негодования у нее на лице.
Она начинает отползать от меня, как будто злится, но я вижу, что девушка больше дразнится. Несмотря на всю свою браваду, маленькой Динь нравится, когда её преследуют. Я всё ещё в джинсах, но встаю на колени и движусь за ней по огромной кровати. Её глаза распахиваются шире в то время, как она пятится быстрее. Но она недостаточно быстрая.
Когда я хватаю фею за лодыжку, она не борется со мной, как я ожидаю. Она сидит совершенно неподвижно, наблюдая, ожидая, пока я жадно втягиваю воздух, смотря на её сексуальные изгибы и стройные ноги, почти что, капая слюной от сильнейшего желания быть глубоко внутри неё.
– Я не знаю, с кем ты трахалась, маленькая Динь-Динь. Но тебе следует кое-что знать. Пока ты в моей постели, правила устанавливаю я. Всё, что тебе следует знать, это говорить «да», «больше», «пожалуйста, малыш», и я дам тебе всё, что ты захочешь.
Она привстала на локти, уставившись в мои глаза, всё ещё пытаясь заглянуть внутрь меня.
– Всё, что тебе нужно знать, ты можешь касаться меня где угодно и смотреть куда угодно, но ты не можешь снять мой лифчик и трогать мою грудь.
Не было и тени улыбки на её лице. Она не шутила. Я замер на мгновение, принимая то, что она сказала. Я не думаю, что на планете найдется хоть один гетеросексуал, которому не нравится смотреть и трогать сиськи. Им не обязательно быть большими, просто достаточного размера, чтобы поместиться в руке, с сосками, которые твердеют, когда их всасываешь в рот. Я смотрю на её грудь, охваченную бюстгальтером, задаваясь вопросом, что послужило причиной такого правила. У неё тоже есть правило. Может быть, мы не такие уж и разные.
– Хорошо, – согласился я, что ещё, мать твою, я мог здесь сказать? Она не хочет, чтобы я смотрел на её грудь, и я не собираюсь сидеть здесь и раздувать из мухи слона. Она кивает один раз, затем улыбается, как будто испытывает облегчение от того, что покончила с этой частью. Это заставляет меня задаваться вопросом, что ей отвечали другие парни, с которыми она была. Были ли они такими же понимающими, как я?