Я снова возвращаю своё внимание к тому, что происходит на ринге, потому что то, к чему приводят мои мысли, кажется странным, но я больше не могу заставить себя сосредоточиться на схватке. Это то, что ощущает Хадсон? Я не уверен. Может быть, как человек, я хуже, чем он, но я почти не чувствую себя виноватым, как он. Да, конечно, мы росли вместе как брат и сестра. Я был ещё одним её защитником, как и Хадсон. Нас перекидывали из одной приемной семьи в другую, что создало более тесную связь между нами, большую, чем между братьями и сестрой, но я всё ещё чувствую притяжение на физическом уровне. Мы на самом деле не связаны узами родства, но, когда ты вырастаешь с кем-то, это кажется странным соотносить ребенка со взрослым человеком. Тот факт, что у нас нет общей ДНК, делает эту тягу нормальной? Кто, мать твою, знает? Я просто понимаю, что чувствую себя сбитым с толку.
Я даже не замечаю, когда начинается главный бой вечера. Мисси кричит, полностью охваченная азартом.
– Покажи ему, достань его, Король! – она трясет своим кулаком в воздухе, держась за моё плечо, чтобы не свалиться.
Она кричит мне прямо в ухо, громче, чем большинство мужчин вокруг нас. Я сдвигаюсь, чтобы обвить руку вокруг её талии, чтобы помочь удержаться на стуле. Могу сказать, что Мисси чувствует себя в безопасности, потому что отпускает моё плечо, поднимая теперь уже оба её кулака, приветствуя понравившегося ей бойца.
Мои пальцы гладят её мягкую кожу чуть выше бедра, где её рубашка слегка задралась, и от прикосновения к обнаженной коже, кажется, словно электрические разряды пронзают меня, устремляясь прямо в пах. Я сдерживаю стон и держусь за Мисси. Её раскачивания и подпрыгивания – это пытка, больше, чем я могу вынести, но мне нравится ощущать её в своих руках, чувствовать власть её тела над моим. Я мог бы остаться здесь на всю ночь, окружённый этой толпой, и Мисси, осознающей, что рядом со мной она в безопасности, что я всегда смогу защитить ее.
Как только это мысль проносится в моей голове, Мисси спрыгивает вниз без предупреждения. Она не кричит и не смеется. На самом деле, её лицо представляет собой маску паники. Она прячет своё лицо на моей груди, как будто пытается скрыться от кого-то.
– Что такое? – я спрашиваю её, огладывая толпу, пытаясь определить, что могло так испугать мою малышку. Я никого не вижу. Все защитные инстинкты поднимаются из глубины моей души. Я заботился о ней с тех пор, как толкнул Дилана Ханта, дергавшего её за косички, когда мы были детьми. Я касаюсь её уха губами и снова спрашиваю. – Что случилось?