— Тон смени. — Угрюмо бросила я, глядя на свои сцепленные на коленях руки, сдерживая облегченный выдох. Все обошлось малой кровью. Даже удивительно.
Антон поморщился и не ответил. Позвонил кому-то, назвал мой адрес и попросил забрать. Кинул ключи и документы на стол и ушел курить на балкон пожарной лестницы в общий коридор. Я уныло кинула его вещи в сумку и налила себе чай, вроде бы своего добилась, а чувство на душе все равно поганое. Он вернулся, клюнул меня в губы и сказав ночью его не ждать, покинул мою квартиру.
Утром я въезжала в свою деревню под дружное сопровождение удивленных взглядов и перешептование местных жителей. Машина Антона, на фоне загибающейся деревни выглядела особенно неуместно.
Но Гелька, робко складывающая в багажник свой прохудившийся чемодан и потупив глаза, ни о чем не спрашивала. Чувствуя себя неловко, я сказал, что машина не моя, а моего мужчины. Она вздохнула и кивнула, не поднимая от своих колен взгляда. Потом сорвалась, начала слезно объясняться, что по правде вовсе и не считала меня шлюхой, что себя в запоях не контролировала. Я, посмотрев на свою сестру, уже значительно посвежевшию после отсутсвия беспробудных пьянок, вздохнула и съехала к обочине. И рассказала все. Что два года работала в стептизе, что загасила кредиты и долги матери, что встретила Антона, который помог мне продать комнату и оформить ипотеку. Умолчала только о том, что меня избил Вадик. Пусть хоть у нее останется что-то хорошее, пусть хоть с ней попрощается. Гелька напряженно молчала, глядя себе в колени. А когда я протянула ей деньги за комнату, разрыдалась и попыталась отказаться, кляня себя на чем свет стоит. Я почти впихнула деньги в карман ее хлипенькой куртки, но она отстранила мои руки. Сказала, что не удержится и пропьет. Что денег у нее ровно для того, чтобы добраться до монастыря. Чувствуя себя последней тварью перед Антоном, я пообещала ей встретиться после того, как она поймет в своем монастыре, что готова отказаться от пьянки, и помогу ей со всеми ее проблемами. Гелька покивала и благодарно на меня посмотрела.
До колонии ехали молча. Я все думала, что она скажет Вадику, и что он ей ответит.
Но мы не успели. Вадик повесился этой ночью, очевидно, не выдержав ломки. Об этом сказала мне белая как снег Гелька, вернувшаяся через час с пакетами передачки. Я ошарашенно смотрела на нее, не в силах поверить ей и документам о медицинском заключении, утверждавшим, что Вадик умер от асфиксии и свидетельству о погребении на местном кладбище за казенный счет. Вадик не указал ни одну из нас в графе родственников, сообщать было некому. Повесился в своей камере на простыне перекинув ее через верхнюю перекладину решетки. Все было очевидно, и администрация тюрьмы с похоронами не тянула.