Берт пренебрежительно отмахивается от меня.
- Она все еще мучает меня, пытаясь заставить отказаться от сигар, - говорит он. – Утверждает, что они прикончат меня. А я говорю ей, что я и так достаточно близок к смерти, и что сигара и щедрая порция виски не принесут мне никакого дерьма.
Я закатываю глаза.
- Близок к смерти, - смеюсь я. – Не сказал бы, что ты стучишься к смерти в дверь.
- Я старый человек. Как только я откажусь от виски и сигар, я одной ногой ступлю в могилу. А затем я поговорю об этом уже с Апостолом Петром.
С тех пор как я начал по утрам (плохо) играть в шахматы с Бертом, Глория всегда придиралась к нему на счет отказа от сигар и виски. Он никогда не откажется от них, а она никогда не перестанет докучать ему этой темой. Это один из тех незыблемых фактов жизни, одна из тех вещей, которые постоянны.
Дождливо или солнечно, мы говорим о моем писательстве и внуках Глории и Берта.
Я делаю еще один ход.
- Ты уверен, что человек, с которым ты будешь говорить, будет Апостол Петр, а не человек в красном?
- Смотрю, кто-то сегодня расшутился.
- Ранее утро делает меня жизнерадостным, - я смотрю на свои часы. – Мне надо вернуться домой и принять душ перед занятиями. Сколько у меня осталось ходов до того, как ты меня разгромишь?
- Ну, ты хочешь, чтобы я был добр к тебе или чтобы сказал правду?
Я преувеличенно вздыхаю.
- Я когда-нибудь просил тебя пощадить меня? Выкладывай горькую правду.
- Четыре, - говорит он.
- Блядь. Четыре хода? Ты шутишь? Черт возьми, я думал, что становлюсь лучше.
- Твои навыки улучшились, - уверят он, показывая, какими именно ходами он собирался закончить игру.
- Но знаешь, кто действительно хорош? Твоя девушка.
- Моя кто? Какая девушка? – сначала я действительно не понимаю, о ком он говорит.
- Дороти, - объясняет он. – Она умная девочка.
Я и не знал, что она играет в шахматы. Конечно, неудивительно, что я не знаю, играет ли она в шахматы, так как я не знаю ничего о ней. Единственное, что я знаю, это то, что хочу сорвать с нее одежду.
Незнание абсолютно ничего о ней нужно добавить в список примерно миллиона гребаных причин, по которым мне не стоит срывать с нее одежду.
Я прощаюсь с Бертом и, поворачиваясь, ухожу.
Пьюрити должна быть проклятым шахматным гением, если Берт назвал ее умной девушкой. Но она не может быть умной хотя бы потому, что ее прельщает мысль о том, чтобы связаться со мной.