— И это знаю, Владимир Владимирович, впрочем, вернусь, поговорим…, хотя, всякое может быть. Лишь бы не стало поздно.
— Что так серьезно?
— А то я Вам не докладывал? Их генеральный, профессор Баграмян, дает нам семьдесят процентов…
— А остальное?
— А что угодно, от пустого пшика, до летального исхода.
— Может отменить?
— Ага, отменить! А с НАТО-й, не приведи господь, чем воевать будем? Нет у нас пяцотмильенов солдат с винтовками Мосина! Теперь через технику выкручиваться надо.
— Ну, удачи тебе, Паша! Ни пуха!
Кладу трубку.
— К Черту, Володя, к Черту!
Подхватываю со стула большую спортивную сумку и чемоданчик с ноутбуком.
— Господа и дамы, время не ждет! — в коридоре мои люди, три охранника и референт. Охрана, три коротко стриженных мускулистых парня. Обычно они носят исключительно строгие деловые костюмы, но сегодня, вся компания будто собралась на рыбалку.
Референт у меня посложнее…, Дашенька Спиридонова, капитан запаса ВДВ, комиссована по ранению после войны трех восьмерок. Экспансивная пуля раскромсала половину левого легкого. Подобрал, ее, как бездомного котенка, по просьбе приятеля из ее части. Выпихнули со службы с нищенской пенсией по инвалидности и выселяли из служебной квартиры. Паскудный Медведевский Табуреткин… Поселил на квартире, послал на курсы секретарей-референтов, потом взял к себе. И вот она уже почти четыре года со мной. Вскочила, кусает губы…Рослая сероглазая блондинка, девяносто, шестьдесят, девяносто… Нет, мы не любовники, скорее она мне вместо дочери, хотя, будь я на двадцать лет моложе — пал бы к ее ногам. А у нее в глазах собачья преданность и тоска… Она уже выбрала и безнадежно… Подобрал, обогрел, сказал ласковое слово, и вот результат. Старый, я для тебя, девочка, старый.
Дашу беру с собой, потому что она без меня засохнет, а мне этого не надо. Спускаемся на ресепшен, спортивные сумки, удочки…, рыбачить поехали… У входа ждет черный «крузер», с краевыми номерами, прикрытие от местного Управления, едем.
В машине Дашенька плотно прижалась ко мне горячим бедром, туго обтянутым бледной джинсой. Чувствовалось, что ее бьет крупная дрожь.
— Что с тобой, Даша? — беру в свою руку ее ледяные, сжатые в кулак, пальцы. Рядом телок, тактично отвернувшись, смотрит в окно.
— Н-не знаю, — она понемногу успокаивается, — но тогда, под Цхинвалом, было так, же… Чувство, что идешь прямо в засаду, на верную смерть… Но, у нас был приказ и мы пошли.
— Теперь у нас тоже есть приказ, впрочем, если хочешь, можешь остаться.
— Ни за что, Павел Павлович, я только с Вами… — и вцепилась в мою руку как клещ. Ну, другого ответа я от нее не ждал.