— Тьма тебя любит, — подтвердил мою догадку святой отец. — Ее время течет для тебя гораздо медленнее, чем в реальном мире. Цени.
Я чуть не фыркнул. Но в этот момент из рассеченной брови снова хлынула кровь, заставив отвлечься. А затем мне стало не до колкостей, потому что заляпанный алыми пятнами алтарь внезапно вспыхнул багровым огнем и очистился. Ни крови, ни пятен, ни следов моих пальцев на нежной ткани, закрывающей холодный камень почти целиком. Просто раз — и готово. Очень удобный способ уборки.
Когда светопреставление закончилось, жрец смерил меня задумчивым взглядом.
— Твое подношение принято. И это необычно.
Я отобрал у него окровавленную тряпку и приложил ко лбу.
— Будем считать, что я сказал «спасибо», а Фол услышал.
— Я имел в виду другое.
Я тщательно вытер лицо и, убедившись, что кровь больше не идет, убрал тряпку в карман. Пусть не надеется, что оставлю ее тут — принесут, понимаешь ли, в жертву, а я потом знать не буду, где и что вдруг всплывет.
— Когда-нибудь, святой отец, вы обязательно расскажете мне подробности. Но сейчас, простите, я должен идти. У меня осталось незаконченное и очень важное дело.
— Конечно. Но имей в виду: о некоторых изменениях в твоем теле больше никто тебе не расскажет.
— Каких изменениях? — подозрительно прищурился я.
— Разных, — уқлончиво отозвалась эта бритая сволочь. — К примеру, ты начнешь лучше переносить холод. Станешь меньше нуждаться в еде. Будешь более выносливым… Фол дает немалые преимущества своим последователям.
Я ненадолго задумался.
Насчет холода отец Лотий, пожалуй, не врет — я сегодня целую свечу проболтался на морозе и совсем не замерз. Да и во Тьме чувствовал себя более чем неплохо. Сокращение пищевого рациона мне тоже по душе — неблагодарное брюхо все время хочет жрать, так что я здорово сэкономлю, если его бурчание станет менее интенсивным. А насчет всего остального… мне показалось, или этот хитрец о чем — то умалчивает? Да и о магии его стоит хорошенько расспросить.
— Я вернусь, — твердо пообещал я, глядя в непроницаемые глаза жреца.
— Я буду ждать, — едва заметно кивнул oн, заботливо поправив сбитую мной жертвенную чашу на алтаре, и величественно удалился.
Глядя ему в спину, какое-то время я колебался, борясь между стремлением выяснить все и сейчас и желанием допросить еще одного неразговорчивого мерзавца, знающего о моей проблеме не немногим меньше, а то, может, и побольше жреца. Потом рассудил, что здесь меня сами приглашают, тогда как ТУДА могут однажды и не пустить. Подумал, что из этих двух типов второй может и не дождаться, поэтому все-таки оставил Лотия на закуску. А затем вышел из храма, свистнул скучающему кэбмену, и, запрыгнув в экипаж, отправился в порт.