***
“Все-таки они тут поразительно беспечны!” — думал я, вместе со своей группой двигаясь к воротам. — “Ни тебе усиленных патрулей, ни бодрствующих в ожидании атаки жителей! Не принято по ночам вести войну — не видно ж ничего, — значит, будем спать!”
Если бы я не знал, что под стенами Джелама стоит неприятельская армия, то сам об этом ни за что не догадался. Тускло светила луна, превращая узкие и извилистые улочки в таинственные лабиринты, мерно стучали колотушки ночных сторожей, перебрехивались собаки, да изредка грохотали окованными колесами телеги, везущие от дворцовых арсеналов к стенам запасы стрел и дротиков. Тишина и покой.
Ближе к воротам становилось немного оживленнее. Здесь уже встречались вооруженные люди, спешащие на свой участок стены, слышались приказы командиров, а стены домов были расцвечены игрой теней от горящих во множестве факелов.
Мой отряд двигался медленно, пропуская занятых людей и повозки, замирая, когда слышались голоса поблизости. Десять человек. С оружием и не зажженными до поры факелами. Двигались мы гуськом, от стены к стене, от тени к тени. Пару раз нас даже окликнули, но без особого интереса. Не “стой, кто идет?”, а “эй, там есть кто-нибудь?”. После окриков мы замирали и продолжали движение только тогда, когда спрашивающие теряли к нам интерес. В итоге нас так и не обнаружили до тех пор, пока мы не подобрались к воротам метров на тридцать. И замерли там в темноте под глиняной стеной дома. Ожидая начала действий второй группы.
Особой суеты, впрочем, не наблюдалось и здесь. Усиленная охрана ворот из двух десятков воинов и одного командира в шлеме аж с тремя гребнями занималась тем, что негромко трепалась о жратве и бабах. Не уделяя ни словечка из своего разговора армии вторжения! Бородатые мужики смеялись над какими-то немудрящими шутками, жевали сухари и плевались под ноги. Словно бы за стеной не находились три тысячи человек, пришедших сюда грабить и убивать! Эта картина обыденности (или уверенности в несокрушимости своих стен?) меня бы даже насмешила, если бы я уже не стал привыкать к местной беспечности в этом вопросе.
Мы проторчали под стеной около получаса, слушая разговоры стражи. Сам я был спокоен и собран, как и всегда на акции. До нее и после, я исходил потом, представляя, что может со мной произойти или могло бы — не будь я расторопнее. А вот в процессе — думал только о деле. Мои же диверсанты волновались. Они, я подозреваю, не смерти боялись, с ней-то недавние рабы уже смирились. Они дрожали от нетерпения и едва сдерживаемой злобы. Как сказал мне гигант со шрамом на лице, которого звали Ангу, больше всего они боялись умереть ничего не успев сделать.