Он жалел только себя, ведь это он потерял любимую женщину и сына. Нет, что вы, я не потеряла мамочку и брата, нет, только ему больно и плохо, только он в отчаянье и тоскует, и бабушка не дочь и внука хоронит, нет, что вы. В ночь их похорон я сбежала из дома не выдержала того, как он на меня наорал, и тогда же я заблудилась и как спаслась, знают только двое во всем мире.
— Я тебе везде разыскиваю, а что вы тут делаете? — Вольф, как всегда вломился в комнату без стука и спроса, просто распахнул дверь и засунул сюда свою любопытную голову, — гадости думаете? Или что-то замышляете, если что, я в деле! — его глаза горели весельем, вот же неунывающий.
— В этом-то никто и не сомневался, — бабушка ворчала, но губы уже трогала улыбка, она очень хорошо относится к Вольфу, а к нему по-другому, наверное, и нельзя, хоть и бесит он многих, слишком языкатый, — на бои едете, — она не спрашивала, утверждала.
— Конечно, нам нужна еще одна порцию любовного дурмана, Райли надо на всю зиму запитаться образом Скотта, иначе не дотянет, начнет грезить о ком-то другом. А я что, я всегда рядом.
— Вольф!
— Уже восемь лет Вольф, мне нравится, но подумываю сменить, на что-то более мужественное и животрепещущее, например, Скооотт! — он так протянул имя Скотта, что прям руки зачесались дать ему тумаков.
— Будьте осторожны, а то что-то мне неспокойно, — бабушка прошла мимо застывшей скульптуры: я чуть ли не паром дышащая и невинно хлопающий глазами Вольф.
— Чего ты издеваешься? — стоило бабушке выйти за дверь, накинулась я на напарника.
— А чем еще тут заняться, скучно ведь, а ты ведёшься на провокацию, я тебе сколько раз говорил, хочешь, чтобы не цепляли, не ведись. Что там с бабушкой не так? — спросил уже абсолютно нормальным серьезным голосом, а не этим раздражающим.
— Предчувствие.
— И что, не поедем? — я тяжело вздохнула, сама колеблюсь, у бабушки дар одаренной, только слабое усиление настоев и вот эти не понятные предчувствия, но они не однозначные, — ясно, поедем, тогда нечего думать, пошли есть и собираться скоро будем. Батенька твой сегодня порядки наводил.
— Знаю, — буркнула я.
— А про то, как бабушка его полотенцем лупила, знаешь? Страшная она женщина, прямо ух, — он сымитировал, что хватает что-то в кулак и сильно сжимает, потряхивая.
— А про это поподробнее, — я невольно улыбнулась, и мы пошли на кухню.
— Да он начал гнать ерунду, что мы продадим детей и стариков в другие Дома, ему там кто-то предложил и купим мясо, а весной можем выкупить всех обратно, а бабушка ему такая «Может и меня, как старуху продашь?», — он пародировал ее голос и мимику, и вот эти упертые руки в боки и потом наставленный вперед палец, короче копия, бабушка в гневе, — Батенька попытался отрекаться, что мол кто тёщу любимую продает, их только травят, но бабушка уже разошлась, короче, смеялся я так, что еле удержался, чтобы не сползти по стенке.