Линда замолчала, и уже через минуту я вдруг почувствовал, что ненавижу эту вязкую, давящую тишину. Когда слышишь лишь свое дыхание… и ничего больше. Даже гончая перестала выть, и шаги часового больше не доносятся сверху. Только вдох, выдох… и назойливый стук молоточков по вискам. Еще минута и больше не выдержу, понял я, заору так, что на небесах слышно будет!
– Вот ведь скотство! – Сальватано коротко хохотнула. – Последняя, может быть, ночка в моей жизни, рядом, в двух шагах – симпатичный мне парень… и решетка между нами! Прямо как в исповедальне… да и то – ты даже не священник!
– А тебе что, хочется исповедаться?
– Значительно меньше, чем заняться… – слово, которое дарко произнесла следующим, было из гоблинского жаргона, но я знал его, как и любой мальчишка. И очень понадеялся, что темнота скроет румянец. – Но… ты прав – от исповеди я тоже бы не отказалась. В первый раз… с тех пор, как мне исполнилось тринадцать.
– Ну… ты можешь попробовать… хоть как-нибудь…
– Кейн! Через эти прутья ты даже мизинец не просунешь! И потом, если ты еще не заметил, у меня руки за спиной связаны.
– Кхм… я вообще-то про исповедь.
– Ллос… ты серьезно? Зачем это тебе? Хочешь заполучить кошмары на остаток ночи?
– Просто…
…хочу слышать чей-то голос. Вот и все. Черт, сейчас бы я согласился даже на Толстяка с его «обеденными» байками.
– …просто интересно. Не каждый день выпадает принять исповедь темного эльфа.
– Это уж точно.
Дарко вновь смолкла и лишь через два десятка бесконечных минут заговорила вновь, тихим, бесцветным голосом, живо напомнившем о Венге – так, что даже по плечам холодок прошел.
– Про мать я не знаю ничего. Ни лица, ни имени, кем она была, как и где они встретились… пустота. Отец никогда не говорил со мной про неё, в доме не было ни одного её портрета. Слуги тоже не могли ничего рассказать – что бы между ними ни было, это случилось не в поместье. Молодой лорд отправился в путешествие, а через год после его возвращения у входа в особняк нашли корзинку.
– И в ней – тебя?
– Нет, всего лишь карту острова, где зарыт сундук… – насмешливо произнесла Линда. – Меня, конечно. Странная вещь, – добавила она уже более спокойным тоном, – я не могу помнить это, слишком уж была крохотной. Но мне часто снился один и тот же сон: наш старый парк, окутанный туманом, сквозь него видны голые ветви деревьев… потом проступают стены, парадный вход… и черная рука опускает на ступеньки крыльца корзинку, стучит – а затем отступает назад, в туман. Из-за двери слышно кряхтение, скрежет, дверь открывается, и старый Джейкоб, привратник, подняв лампу, вглядывается в туман.