Потный, весь в пыли и известке, Шурыгин пошел звонить из магазина председателю колхоза.
- Все, угорела! - весело закричал в трубку.
Председатель, видно, не понял, кто угорел.
- Да церква-то! Все, мол, угорела! Ага. Все в порядке. Учитель тут пошумел малость... Но! Учитель, а хуже старухи. Да нет, все в порядке. Гробанулась здорово! Покрошилось много, ага. Причем они так: по три, по четыре кирпича - кусками. Не знаю, как их потом долбать... Попробовал ломиком - крепкая, зараза. Действительно, литье! Но! Будь здоров! Ничего.
Шурыгин положил трубку. Подошел к продавщице, которую не однажды подымал ночами с постели - кто-нибудь приезжал из района рыбачить, засиживались после рыбалки у бригадира до вторых петухов.
- Видела, как мы церкву уговорили? - Шурыгин улыбался, довольный,
- Дурацкое дело нехитрое,- не скрывая злости, сказала продавщица.
- Почему дурацкое? - Шурыгин перестал улыбаться,
- Мешала она тебе, стояла?
- А чего ей зря стоять? Хоть кирпич добудем...
- А то тебе, бедному, негде кирпич достать! Идиот!
- Халява! - тоже обозлился Шурыгин. - Не понимаешь, значит, помалкивай.
- Разбуди меня еще раз посередь ночи, разбуди, я те разбужу! Халява... За халяву-то можно и по морде получить, Дам вот счас гирькой по кумполу, узнаешь халяву.
Шурыгин хотел еще как-нибудь обозвать дуру продавщицу, но подошли вездесущие бабы.
- Дай бутылку.
- Иди промочи горло-то,-заговорили сзади.- Пересохло.
- Как же - пыльно!
- Руки чесались у дьявола...
Шурыгин пооглядывался строго на баб, но их много, не перекричать. Да и злость их - какая-то необычная: всерьез ненавидят. Взял бутылку, пошел из магазина. На пороге обернулся, сказал:
- Я вам прижму хвосты-то!
И скорей ушел.
Шел, злился: "Ведь все равно же не молились, паразитки, а теперь хай устраивают. Стояла - никому дела не было, а теперь хай подняли".
Проходя мимо бывшей церкви, Шурыгин остановился, долго смотрел на ребятишек, копавшихся в кирпичах. Смотрел и успокаивался. "Вырастут, будут помнить: при нас церкву свалили. Я вон помню, как Васька Духанин с нее крест своротил. А тут - вся грохнулась. Конечно, запомнят. Будут своим детишкам рассказывать: дядя Коля Шурыгин зацепил тросами и...Вспомнилась некстати продавщица, и Шурыгин подумал зло и непреклонно: - И нечего ей стоять, глаза мозолить".
Дома Шурыгина встретили форменным бунтом: жена, не приготовив ужина, ушла к соседкам, хворая мать заругалась с печки:
- Колька, идол ты окаянный, грех-то какой взял на душу!.. И молчал, ходил молчал, дьяволина... Хоть бы заикнулся раз - тебя бы, может, образумили добрые люди. Ох горе ты мое горькое, теперь хоть глаз не кажи на люди. Проклянут ведь тебя, прокляну-ут! И знать не будешь, откуда напасти ждать: то ли дома окочурисся в одночасье, то ли где лесиной прижмет невзначай...