Мы с тобой – единое целое.
Он опускается вниз, он целует мою грудь, живот, лобок. Я останавливаю его. Он смеется, и его горячее дыхание, сладкие губы покрывают поцелуями мои бёдра.
Он ложится на кровать, поворачивается на спину:
– Иди ко мне.
Я подползаю и ложусь рядом. Моя голова ложится на его грудь. Мое тело начинает неистово трястись.
– Ну, тише, тише… – шепчет он, и его рука, с разбитыми костяшками, в засохшей крови, нежно гладит меня по спине. – Напугалась?
Я отчаянно киваю, думая, что же творится в его безумной голове?
– Хочешь, я расскажу тебе, как я провел этот год?
Я не хочу, но говорю «да».
– Вспоминал мгновение, когда впервые тебя увидел.
Я все еще трясусь, его рука ласково гладит меня.
– Знаешь, как это бывает – видишь человека и – бах! – сразу понимаешь, что он особенный. Намагниченный. К нему так и тянет прикоснуться. И ведь еще ничего о нем не знаешь, и даже сообразить толком не успеваешь, нравится он тебе или нет, а магнит чувствуешь. Он светится внутри человека и тянет.
Его рука замедляется, дыхание становится глубоким, ритмичным, как приливные волны. Вдох – выдох, вдох – выдох. А я все никак не могу унять свое тело.
– У тебя внутри магнит, Кукла.
Его голос ленивый и тихий:
– Ты была права – я не буду жить долго и счастливо. И уж точно подохну не своей смертью, – он тихо смеется, и его рука замирает, укладываясь на моей спине. Вдох – выдох, выдох – выдох. – Поэтому я так тороплюсь. Вот сейчас ты в моих руках, и я поверить не могу, что ты и правда существуешь. И ты права – я мерзкий ублюдок, я – король бездомных собак, я – крот, и я всю свою жизнь копаюсь в земле, среди грязи и червей, – я чувствую, как его рука становится ленивой и тяжелой. – Я – грязный крот, который по счастливой случайности вылез на поверхность и увидел солнце. И не смог забыть этого. Но я – не простой крот, я – крот, который сумел затащить солнце в собственную нору! Я сделал невозможное. Так неужели ты смеешь думать, что я отпущу тебя? Нет, – его руки вжимают меня в его грудь – Ты будешь жить здесь, ты будешь освещать эту грязь и всю жизнь проживешь под землей вместе со мной, бок о бок с червями.
Я лежу у него на плече и думаю, каково это – быть нежеланным ребенком? Не иметь того, что большая часть людей воспринимает, как должное – любовь своих родителей? И можно ли то, что с ним было, вычитать из общей суммы того ужаса, что он творит? Можно разделить его мерзкую душу на его несчастное детство, чтобы получить меньшее число грехов на итоговой чаше весов?
Его рука лежит на моей спине, его дыхание – глубокое и ровное, сердце сонно бьется под ребрами. Он замолкает. Я поднимаю голову и еще долго смотрю на спящего зверя.