- Ты говоришь с Жанной, трубадур. Жан де Мец сказал, что тут приехали два весельчака, дабы усладить наш слух, - жестко ответила женщина, благодаря чему я понял, что передо мной именно она. Жанна д’Арк, также известная как Орлеанская дева.
- Да, госпожа.
- Я не госпожа, а простой солдат. Не обращайте внимания на Донни, у него чердак поехал после битвы при Пате, - отмахнулась Жанна, а затем рявкнула куда-то вглубь, не сомневаясь, что ее услышат. – Желудок скоро сам себя переварит. Где похлебка? Бургундцы отказались сдаваться, помирать голодной я не собираюсь.
И начался великий пир. Хотя нет. Пиром это назвать можно было с большой натяжкой. Великая жрачка, от которой сам Минос бы удавился от зависти. Еда была по-солдатски неприхотлива. Жареное мясо с кровью, тягучая мучная похлебка и жесткий хлеб, об который можно было запросто зубы сломать, а то и челюсть. Вино лилось рекой и все чаще стали вспыхивать мелкие драки, когда кто-то не поделил последний кувшин с алкоголем или порцию похлебки. Жанна ела молча и так, что за ушами трещало. Лишь изредка она осаживала своим громким голосом особо буйных, а затем возвращалась к трапезе. Мы с Астрой налегали на похлебку, ибо она была действительно бесподобной, особенно после вяленого мяса, которое вставало поперек горла при одном упоминании. Наконец, когда все плотно набили свои животы, а среди наступившей тишины послышались громкие отрыжки, Орлеанская дева снизошла до нас.
- Стало быть, трубадуры вы? – громко спросила Жанна, ковыряясь в зубах здоровенной щепкой.
- Ага, стало быть, - буркнул я, вставая из-за стола.
- И что же вы умеете, дабы развеселить сердца наши, войной проклятой тронутые?
- Я вот фокусы показывать умею, а моя спутница танец живота практикует. Только после этого танца половину ваших рыцарей придется умерщвлять ударом по темечку, да в землю закапывать, дабы не исходили они слюной на писечки дамские.
- Заманчиво ты говоришь, славный плясун. А песни петь обучен? – улыбнулась воительница и заступница всея Франции.
- Да, немного. И то если накатить перед этим, - смутился я, ибо взоры присутствующих обратились на меня.
- Поляк, блядь! Кувшин наполни, блядь! – откуда ни возьмись раздался голос странного Донни. Жанна устало вздохнула, а затем бухнула кулаком по столу.
- Донни, иди нахуй!
- А вам ругаться можно? – удивился я, забыв про буйного сослуживца Орлеанской девы, контуженного во время одной славной битвы.
- А почему нет? – настал черед Жанны удивляться. Даже рыцари захохотали, а некоторые принялись вытирать слезы, будто я выдал шутку века.