– Поклонись господину, дерзкая гнида! – зло прошипел прислужник человека, и тут же отступил в сторону с какой-то жалкой ужимкой склоняясь перед своим хозяином.
Человек не проронил ни слова и остался безучастным. Когда Седрик, наконец, принял подобающее, по человеческому разумению, положение, а прислужник суетливо поднял высокий стул и поставил его на место, он, наконец, не спеша шагнул в комнатенку и, тщательно расправив сладки своего роскошного одеяния, царственно уселся напротив капитана.
– Усади это, – человек вытянул руку и ткнул указательным пальцем в сторону Седрика.
Прислужник расторопно поднял упавший на бок маленький стул и толкнул к нему успевшего уже подняться на ноги Седрика.
– Много лет назад, – неторопливо начал человек, ни к кому не обращаясь и разговаривая словно бы сам с собой, – мой народ, разумный и добрый, нашел жалких существ, пресмыкавшихся в грязи и убожестве, уродливых, ничтожных и недоразвитых. Мы простерли над ними свет разума, даровали им чудеса нашей науки. И что же мы получили взамен? Эти твари лишь тянули нас назад, паразитируя на нашем разуме и нашей доброте, высасывали все соки из нас, портили все, что мы даровали им.
Он сделал паузу, и, кряхтя, уселся поудобнее. Медлительность и размеренность его голоса раздражала уродливого, ничтожного и недоразвитого Седрика сильнее, чем скрип металла по стеклу. Он уже много раз слышал эту историю, перепетую на разные лады: она была извечным ответом на вопрос таких, как Седрик – откуда мы произошли, кто мы такие, почему мы так отличаемся от людей? Вся эта волынка может и впечатляла Седрика, когда ему было лет десять, и когда он еще не видел людей вживую. Но теперь, трезво посмотрев вокруг, Седрик готов был поклясться жизнью, что что-то в этой сказочке серьезно не так. Капитан скривился:
– На твоем разуме и доброте даже актиния паразитировать не сможет. Давай к делу, высшая гниль.
Тяжелый удар сшиб Седрика со стула, и еще один тут же прилетел в живот, когда он повалился на пол. Пока капитан лежал на полу и хватал воздух ртом, человек лениво рассматривал кончик своей трости, потом так же медленно и неторопливо, как говорил, приложил кончик трости к плечу капитана, словно хотел попробовать, "живо ли оно". Сквозь плечо Сердрика резко прошил разряд тока, такой болезненный, что он едва сдержал вопль.
Громила-прислужник рывком поднял на мгновенье осоловевшего от боли капитана за шкирку и снова швырнул на стул.
– Оно слишком наглое, – поморщился человек. – Великий народ людей даровал ему все, но оно неблагодарно…