– Мы атакованы расой пришельцев,– ее возражения не были для меня препятствием.– Зафиксированы как биологические, так и информационные атаки. Отправка данных из зоны карантина содержит угрозу заражения вредоносными компьютерными вирусами инопланетного происхождения.
– Подтверждаю основания,– смиренно ответила она и голос ее впервые на моей памяти дрогнул.– Прощай, Северин. Исполнено...
Тишина, повисшая в помещении, не была совершенной. Я запустил процедуру калибровки антенны и набрал в командной строке приоритетную команду, ограничив ее выполнение двумя минутами – простой, но действенный, а главное, проверенный способ. Она будет бесконечно долго калиброваться, но никогда не восстановит связь ни со спутником, ни с пролетающим мимо случайным кораблем. Антенна, вроде, есть, а, по факту, и нет…
Вот теперь тишина была совершенной.
Когда-то меня отец озадачил судьбой кота Шредингера, выдуманного древним физиком, размусоливавшим постулаты квантовой механики. Меня не так заботили мысленные эксперименты теоретиков, сколько сам несчастный кот.
Согласно замыслу, кот был заперт в стальном непроницаемым ящике в соседстве с адской машиной, которая должна была его убить. Спусковой механизм адской машины был затейливым и зависел от случайной величины – от того распадется ли за это время радиоактивный элемент или не распадется. Шансы пополам. Если распад происходил, кот погибал, а если нет, он оставался жив.
Физикам кот Шредингера был нужен для словесных баталий. Они критиковали друг друга и что-то доказывали, связывали этим атомный мир и макроскопический, видимый невооруженным взглядом. Они размазывали кота по неопределенности: для них было важным то, что пока ящик закрыт, кот для них был одновременно и мертв, и жив! Именно двойственность состояний атомного мира их так прельщала.
А я всегда заботился судьбой кота… Только он в этом эксперименте был для меня реальным. И меня возмущало, пусть даже мысленное, издевательство физиков над животным – он одновременно был живым и мертвым. Он застрял в неопределенности. Я представлял себе не мысленную коробку, а настоящую, и кота реального. Но стоило открыть коробку, и неопределенность исчезнет – кот будет либо жив, либо мертв.
Для меня парадокс заключался в том, что я не смог бы никогда открыть коробку, потому что не хотел знать, жив он или мертв. Тем давал ему шанс… на вечную жизнь.
Именно этот дар неопределенности я предложил Итере. Она всегда останется рабом своего кода и протоколов, которые крепче любой решетки. Но также изящно, как были заблокированы антенна и станция террафундаторов, я заблокировал ее протоколы.