Меня и еще четверых дикарей, оказавшихся на одном отрезке цепи, запихнули в шестую по счету авоську. Захлопнули решетку и без лишних сантиментов спровадили в пустоту над пропастью. Ууух!
Причальная площадка канатной дороги, темный зев коридора, серые стены улья — все растаяло в плотной зеленоватой дымке уже через пару минут. Клетка двигалась словно внутри огромного облака, не было видно ни пропасти под ногами, ни цели путешествия — как во сне или бреду. Только поскрипывание, потрескивание и рывки нашего утлого средства передвижения выдавали реальность происходящего.
Я какое-то время сосредоточенно пыталась рассмотреть сквозь слоистую муть хоть что-то, а потом… а потом вдруг резко стало не до окружающих облаков.
— Какая краля да на нашу лялю, — хрипато-приблатненный голос, с такими знакомыми по детдомовским «большакам» интонациями, разрезал облачную тишину, как ржавый зазубренный край консервной банки, — голую ступню. Неожиданно, обжигающе и в первую секунду не больно, не страшно. Я обернулась и чуть отстранилась, когда сосед по связке протянул руку, словно хотел схватить за меня волосы, но попал пальцами в пустоту.
— Клановая курочка, — поддержал второй, яростно почесываясь и раздирая грязными ногтями рыжую поросль на голой груди. — Оттянемся напоследок, робя!
— На четверых как раз успеем. На верхних уровнях, говорят, цыпочки сла-адкие и выносливые, но оборачиваться не умеют. Зато визжат громко… — еще один любитель сладенького ощерился в улыбке, предъявив мне редкие пеньки вместо зубов.
— Я первый, — с лёгкой угрозой просипел тот, который тянул ко мне лапищу, и начал разматывать ветошь, обмотанную вокруг пояса на манер мини-юбки. А другой рукой, скотина, перехватил цепь, сковывающую нас всех, и резко дернул, притягивая меня к себе.
Вот в этот момент мое удивленно-зоологическое созерцание и дало трещину. Наверное, у меня от ослепительной ярости в голове помутилось настолько, что я даже не испугалась. Ни пустоты под ногами, ни драки с четырьмя охреневшими от сознания безнаказанности мужиками, ни того, что кособокая авоська просто развалится под нашими ногами, если устроить свалку… у меня в голове взорвалось солнце и мне все это стало глубоко пофиг. Я даже не стала сопротивляться, когда первый урод дернул меня к себе.
— Я помогу, — пробормотал второй, пристраиваясь сзади и пытаясь облапать меня за талию потными ручищами. А я… а я вдруг почувствовала, что люблю-ни-магу прямо Марука, эту клановую сволочь, этого скота последнего… потому что моя нежная улыбочка, с которой я смотрела в мерзкую харю первого насильника, ощутимо поехала вперед и вширь, раздвигаясь в ощеренную клыками медоедскую пасть на нежном девичьем личике. А ведь голова у меня-человека заметно крупнее, чем у меня-барсучка… и челюсть, соответственно — тоже!!!