Братишка… Ганс не справился. Он потух, потерял аппетит. Я пытался его расшевелить, уговорил на побег. Угу. Нас поймали. Дальше… дальше лучше не вспоминать, до сих пор передёргивает. Сколько длились экзекуции? Пару месяцев? Лучше бы четыре или пусть год, но наказали бы меня одного. Или не стоило столь непродуманно сбегать. Да, это я во всём виноват. И в какой-то момент…
Ганса признали свихнувшимся и к дальнейшему непригодным. Братишку казнили на наших с Лукасом глазах — финальный акт возмездия.
Я тогда сам чуть не сошёл с ума. Месть стала якорем, за который я зацепился, благодаря которому выплыл. А вот Лукас сломался. Принял новое положение вещей, смирился и стал преданно служить клану.
Про месть пришлось забыть. Я не мог бросить единственного родного человека, не мог снова его подставить под «дрессировку». Я оставался рядом с ним и был настоящей паинькой. Как будто я мог придумать что-то другое. Не мог. Да и ужасы прекратились, когда в клане поверили, что мы «готовы». Но ошейников не сняли.
Жизнь не налаживалась, нет, но перестала быть невыносимой. Мы ходили в рейды по указке сверху. Я страховал Лукаса, прикрывал его шкуру. Я медоед, я выносливее, без ущерба выдержу в разы больше…
В тот раз наш отряд отправили на зачистку нижних ярусов. Плановый обход территории обернулся катастрофой, когда мы наткнулись на приползшую из сельвы тварь. Скорпа. Местный плод эволюции. Со скорпионом ничего общего, кроме ядовитого шипа на хвосте.
Громадина пришла на охоту, заметила нас и атаковала. А я облажался снова. Снова подвёл, снова предал, снова… Я виноват. Я не успел. Первый удар хвоста я принял на себя, второй тоже. Яд начал действовать, я замедлился. Я должен был собраться, успеть.
Скорпу почти зарубили, но когда эта гадина уже билась в предсмертных судорогах, шип на ее хвосте, бешено метавшийся из стороны в сторону, воткнулся в Лукаса.
Друг мучительно умер у меня на руках. И я, наконец, обезумел.
Я выл и рычал, я кидался на мертвую тварь и рвал ее зубами, я едва не убил сунувшегося меня оттащить оборотня-волка. Командир отряда несколько раз что-то приказывал, потом рявкнул… а потом включил ошейник. Впервые за несколько месяцев.
Ох, зря он это сделал. Боль вернула мне рассудок и холодную, всепоглощающую ярость. Такую, что даже невыносимый огонь магической удавки померк.
Я убил всех, кто не догадался сбежать. Они очень зря рассчитывали задавить меня толпой. И не поняли, что со смертью друга у меня полетели все тормоза.
Командира я оставил на закуску. Только одну руку ему отгрыз, зато вторая ему пригодилась, чтобы снять с меня проклятую магическую удавку, которую невозможно открыть без ключа. Пришлось перекинуться в человека — ошейник ведь одевается на людскую шею, а у зверя просто уходит в тело.