— Голландская печь, дура! — свысока пояснил Тихон.
— А хуш бы и китайская, — прорычал один из острожников, долговязый белобрысый детина. — Ни одна баба к экой не подойдет. Где чело у ней, куда хлебы сажать?
— Для этого предусмотрена особая печь в кухне, — строго заметил Фогель.
— Какая еще куфня? — не сдавался долговязый. — Из веков сбивали в избе одну печь на всякий обиход. Чего ваньку валять, на кой нам две печи, дрова переводить?
Остальные острожники тоже задвигались. Видно было, что и у них есть что сказать относительно проекта. Управитель счел за лучшее не обострять отношения с работниками и примирительно сказал:
— Вот что, я подумаю о ваших претензиях.
И, повернувшись, пошел в сторону следующего дома. «Свита» как по команде потянулась за ним.
— Что за человек? — вполголоса спросил Фогель у Тихона, когда они отошли на достаточное удаление.
— Жиляй-то? Цыган он по рождению, да уж давно в тутошних деревнях обжился. Пока в острог не угодил, кузнецом был. А здесь плотничьему делу навык…
— За что сидит?
— За воровскую монету. Не иначе как в дальнюю каторгу сошлют…
Фогель надолго задумался, потом, как бы спохватившись, спросил:
— И что же, верно он говорит, что кержаки в избы, по нашему проекту строенные, не пойдут?
— Так ведь и то сказать — к заводу-то приселяться сколько не соглашались. А увидят, что не по ихнему нраву строено, так, может, и вдругорядь упрутся. Самый ведь негодящий народ — только и глядит, в чем бы начальству неприятность сделать, — с почтительно-злобными ужимками тараторил Тихон.
— А ведь он соображает кое в чем, — раздумчиво произнес Фогель, словно не слыша приказчика. — Что вам надо: рабочих или пилястры? Хм, не так глупо… Да, распорядись-ка, чтобы острожникам топоры не давали…
— От нужды сие учинили, — с сожалением ответствовал Тихон. — Некому строить, ваше благородье.
— Но они ведь и убить могут…
— Это как пить дать, — согласился приказчик. — Особенно Жиляй.
Иван ехал на лошади, а его новый знакомец шагал рядом, держась за стремя.
— Где-то здесь ворга должна начаться, — беспокойно оглядывая приречный сосняк, произнес Алпа. — Прямо к горам пойдет.
Через некоторое время он оставил Ивана и вскарабкался на осыпающийся гребень яра. Крикнул:
— Здесь!
Иван слез с лошади и стал взбираться за вогулом, ведя животное на поводу.
— Смотри, — Алпа указывал на заплывший смолой знак на стволе: стрела, перекрещенная двумя другими. — И вон, и вон…
Они сделали несколько неуверенных шагов по тайге, и направление тропы явственно обозначилось цепью катпосов, теряющейся в чащобе.