— Не угадал. Аола дождалась ухода тетки и напомнила мне, что полученные инструкции не позволяют ей оставить горячо любимого мужа расстроенным.
— А ты чего?
— А я запер дверь на ключ.
* * *
— Объясни мне, дорогая племянница, почему некоторые служанки боятся тебя до судорог? — достойнейшая леди вела допрос по всем правилам.
— Это слишком личное, тетушка… — Иришка то краснела, то бледнела попеременно.
— Понятное дело, — хмыкнула Неели. — А двери запирать вас не учили? Миранда вполне могла…
— Да, да, я знаю…
— А раз знаешь, следи за своими влюбленными мужчинами! Помни, что наша малышка это не деревенская корова, теряющая сознание от вида супружеской близости! Ее за ноги коридор не вытащишь!
— Я буду внимательней, простите! — взмолилась маркиза.
— Раз понимаешь, что виновата, рассказывай, а то не прощу!
— Что рассказывать? — сдалась Иришка.
— Все! — блеснула глазами леди.
Аола выдохнула как перед прыжком в полынью, подвинулась к тетке и зашептала в самое ухо.
— Золотистый жемчуг? Ожерелье? Такое длинное? Я тоже хочу! — азартно блеснули черные глаза.
Тихий шепот в ответ.
— Совсем голая? А он? Почему это мне должно быть стыдно? — голос Неели дрогнул.
Обреченный вздох и почти беззвучное продолжение.
— Да ладно? Марго ввалилась прямо в такой момент? И почему это я не должна смеяться?
Миловалася я с Касей на соломенном матрасе!
Вся родня сбежалася, пока я целовалася!
Сердитое бормотание в ответ.
— Потому что я за справедливость! И не дуйся! А дальше-то что?
— За кого она тебя приняла? Чего сосущего? Ах кровососущего? И все на этом?
Невнятный шепоток.
— А ты чего?
— А я убедилась, что Кас закрыл дверь, и продолжила ровно с того момента, на котором нас прервали.
* * *
— Ох, Марго, Марго, расстраиваешь ты меня, — Тео задумчиво побарабанил пальцами по столу. — И что прикажешь с тобой делать?
— Да ведь я…
— Знаю, знаю… Ты не нарочно, оно само получилось…
— Так и есть! — деваха шмыгнула носом и басовито зарыдала.
— А может тебя сглазил кто? — Колобок поморщился, глядя на то, как девица размазывает по лицу горькие слезы. — Как тебе только в голову пришло рассказывать такие гадости о ее светлости?
— Я просто сон страшный пересказывала. Мне уж третью ночь видится графинюшка наша. Сама тоненькая, красоты неописуемой и силы невиданной! И что сотворить она может, то ни в одной сказке не расскажешь.
Монотонный речитатив завораживал, и ди Мартену потребовалось приложить усилия, чтобы сбросить с себя сонное оцепенение, в туманном мареве которого осенними листьями кружили неясные видения. Ясно различимой была лишь Аола, сияющая, манящая, совершенная.