Идри и Санура засекли мое состояние. Но говорить им о том, что произошло, я не могла. Никому… не могла. Пусть все это считается сном. Меньше остальные знают, я крепче сплю.
Я тогда все же удостоверила завещание. Ничего предосудительного в нем не было. Обычно «раскидывание» имущества между неизвестными мне лицами. Одно лицо я, правда, знала, точнее, слышала — Амир Атолии, племянник Советника, собственных детей у завещателя не было, хотя, какие его годы. Ему сорок шесть. По уитриманским меркам мужчина в самом начале возраста самого расцвета сил.
На работе я засиделась почти до одиннадцати, успев переделать то, до чего руки месяц не доходили, и даже начать статотчет. И лишь в десять минут двенадцатого флаер-такси с усталым водителем-человеком понес меня домой, где ждали гулкая пустота и не заправленная постель.
Вздохнув с облегчением и поняв, что весь день провела на кофе и чае, пошла на кухню, заваривать кашу в стаканчике. Планшет засиял, выдав театральный помост, на котором разворачивалась сцена из древней пьесы нашей расы, о том, как люди любили, страдали, верили. Как мало изменилось в мировоззрении за последние тысячи лет! Мы все также ищем свою половинку, себя самих, место в этом мире, только, кажется, стало это гораздо сложнее, так сильно увеличился этот самый мир. Легкий отголосок тоски непрошеным гостем прошмыгнул в сердце. Так мы и не научились управлять своей «химией».
На этой усталой ноте я, прибравшись на кухне, пошла спать, заскочив в душ на минутку. Уснула мгновенно. Сны верткими змейками ускользали, мелькали размытыми образами, погружаясь во тьму. Из очередной попытки ухватить призрачное видение меня выдернуло оповещение системы о посетителе. Час ночи! Неужели? Я, завернувшись в одеяло и потянув его, как шлейф, за собой пошла к двери. За которой стоял Каро, пахнущий ночью и алкоголем. Хотя по виду пьян он не был.
Три месяца назад я больше не смогла себя обманывать. Особенно, после ужина с его родителями во время их очередного визита к сыну, на который меня пригласили в качестве друга. Его мать притащила троюродную племянницу — «сладкомордашковую» корван с неистребимым чувством собственной неотразимости. Каро улыбался, сжимая мою руку под столом, но молчал. Промолчал о нас.
После отъезда его родителей, обратно в его апартаменты я уже не вернулась. Он, кажется, воспринял это спокойно. Я уже неоднократно к этому подводила. Были больно и пусто, ведь мы вместе были больше четырех лет.
И вот он стоял передо мной. Родной, близкий, но уже не мой.
— Я войду? — голос его звучал глухо.