В доме стоит абсолютная тишина, кажется, я слышу только стук собственного сердца, которое с каждым ударом ускоряет ритм, останавливается и вновь несется вскачь, отбивая грудную клетку. Вздрагиваю, почти подпрыгивая на месте, когда мнимую тишину нарушает громкий женский крик, перерастающий в стон. Α я стою на месте, боясь пошевелиться. Вдруг возникает непреодолимое желание немедленно бежать из собственного дома и вернуться через два дня, как и положено, делая вид, что меня здесь не было. А лучше всего, проснуться и понять, что это просто мой страшный сон.
— Викуль, — меня приводит в себя тихий голос Светы. — Дай мне мышку, я ее в комнату унесу, а то ты сейчас ее уронишь, — говорит она, бережно забирая у меня дочь, стараясь не смотреть мне в глаза. Безмолвно киваю ей, отдаю дочь. Снимаю с себя пальто, кидая его на диван. Еще раз вдыхаю запах приторных духов, от которых меня начинает тошнить.
Света уносит мышку в детскую. А я медленно поднимаюсь по лестнице, отсчитывая каждую ступеньку, ведущую меня к неизбежному. Опираюсь на перила, потому что каждый шаг дается мне с трудом, от того что я слышу нарастающие женские стоны, которые становятся все громче и отчетливее.
И вот, я у двери в нашу с Эдуардом спальню. Замираю возле нее, сердце бешено колотится так, что меня начинает трясти. Никак не могу решиться открыть дверь. Хватаюсь за ручку и не могу ее повернуть. Просто отказываюсь воспринимать все, что происходит. Но если я не сделаю этот шаг, то никогда не увижу собственными глазами крах своих иллюзий. Делаю несколько глубоких вдохов, чувствуя нехватку воздуха. Медленно приоткрываю дверь спальни, делаю пару шагов внутрь, а дальше не могу. В глазах рябит от приглушенного света, внутри что-то обрывается, рвется с таким оглушительным треском, что в ушах нарастает гул, меня кидает в жар и холод одновременно.
На нашей постели, на которой мы спали, занимались любовью, зачали нашу дочь, стоит на четвереньках совершенно голая брюнетка, которую я видела в ресторане. Мой муж стоит на полу позади нее, со спущенными штанами и остервенело трахает ее сзади, наматывая черные волосы на руку. Брюнетка стонет, хрипит от наслаждения, сама подается грубым толчкам Эдуарда, прося больше, грубее, сильнее. Мой муж сильнее натягивает ее на себя, стонет вместе с ней, держа ее волосы словно поводок. Α я как рыба, открываю и закрываю рот, словно в приступе астмы, не могу вдохнуть. Каждый его жесткий толчок отдает острой болью в моем сердце. Слезы обжигают глаза, беззвучно льются по щекам. Прикрываю рот рукой, что бы не закричать от разрывающей внутренней боли. Все плывет перед глазами, их потные тела расползаются в одно большое движущее пятно. Я уже почти не вижу их из-за слез, но в глаза четко бросаются белые шелковые простыни. Простыни, которые я купила совсем недавно. Купила, потому что мой муж как-то намекнул, что ему хочется заняться любовью на чисто белых шелковых простынях. Только, видимо, не со мной он этого хотел. С этого момента я возненавидела белый цвет. Они его испачкали, измарали своими потными телами, делая для меня этот цвет самым грязным на свете.