Лиза любила наблюдать за ним из окна, когда он, скинув рубашку, бесконечно долго и с упоением возился с клумбами. Ей безумно нравилось разглядывать слипшиеся от пота светлые волосы; миниатюрное, но ладное и пропорциональное тело; загорелую до цвета бронзы кожу. Она находила Рона красивым. Цветы меркли на фоне его глаз. Девушке очень хотелось познакомиться с ним поближе, пообщаться, подружиться, но тут всплывала, пожалуй, единственная проблема, с которой она столкнулась в новом доме.
Он сам с ней общаться не хотел.
Нет, он подробно отвечал на задаваемые вопросы, всегда учтиво интересовался, не желает ли она чего-нибудь, но — в рамках положенного. В полном соответствии с установленными правилами и все по этикету, так, как принято там, за воротами. Ни больше, ни меньше. Но Лиза же видела, что он может и по-другому, и ее задевало такое отношение. Она была умной девушкой, и прекрасно понимала, почему Рон так себя ведет.
«Шавка» — обидное слово.
«Ты слишком разговорчивый для своего положения, не находишь?» — слишком красноречивая фраза, расставляющая акценты.
Лизе было стыдно за свои слова. Она находила тысячу оправданий, что не знала, какой Рон на самом деле, что боялась, что привыкла пренебрежительно относиться к таким, как он; но все равно чувствовала себя виноватой. Хотелось спрятаться и закрыться, нырнуть под одеяло с головой, когда в памяти в очередной раз прокручивалось то холодное утро, когда он, выслушав оскорбительную тираду, просто протянул рубашку. Потому что разглядел на ее плечах мурашки. Чтобы ей теплее стало.
Короткая сцена намертво впечаталась в память. Девушка как сейчас видела его глаза, то, как он на нее смотрел, как голос его дрожал. Она думала о нем чаще, чем о Яром, вспоминала тот взгляд каждый раз, когда сталкивалась с Рональдом в доме, когда видела его из окна, когда он спрашивал, не желает ли она чего-нибудь, когда выносил зонтик или плед. И Лиза знала, что достаточно всего лишь извиниться, подойти, сказать два простых слова, и все наладится; и несколько раз она пыталась, и подходила, и раскрывала рот — но так и не решилась. Это оказалось очень сложно. Каждый раз внутри Лизы поднимался бунт, от противоречий разрывало, она чувствовала себя выше, смотрела на паутину-метку и не могла выдавить те самые слова. Но, чем дольше девушка тянула, тем сильнее ее грызла совесть.
И она решилась. Дождалась удобного момента, когда Рональд остался один во дворе, вышла из дома, подошла к нему. Он сидел на земле и пересаживал цветы.
— Рональд… — несмело начала Лиза.