После формирования всех служб управы приступил к реализации принятых советом задач, начал с проведения переписи всего новгородского населения. Уполномоченные им мужи управы за десять дней обошли все новгородские дворы, записали проживающих там жильцов, включая и детей, их сословную принадлежность. Сложностей им выпало предостаточно - никогда прежде подобного не проводили, так что неизвестная затея властей вызвала у людей недоумение и опасение - чем она им обернется, не худом ли? Кто-то воспротивился и не запускал переписчиков во двор - пришлось прибегнуть к помощи городской стражи, другие пытались скрыть кого-то из домочадцев. Не редко никого из взрослых мужей дома не заставали, а бабы отказывались отвечать без хозяина.
Так что не раз приходилось повторно обходить проблемные дворы, но все же худо-бедно справились, подсчитали хотя бы приблизительно новгородское население. И уж из этой информации, вывели сумму подати на каждую семью и общий сбор по городу - по нему выходило едва ли вдвое более, чем с прежней податью. Но, как в присказке, гладко было лишь на бумаге, когда же огласили людям о новом исчислении подати, а квартальные старшины дали расклад каждой семье о причитающейся с нее суммы, поднялась буза на весь город. Недовольные возросшим налогом новгородцы вышли на улицы и торговую площадь, потребовали ответа от власти за грабительские поборы и их отмену. Недовольством народа воспользовались недруги нынешнего руководства, науськивали толпу против посадника и его людей.
В тот же день, пока ситуация в городе еще не вышла из-под контроля, Варяжко и его команда созвали вече, Многотысячная толпа бурлила на площади, одни возмущались нововведением, другие, наоборот, заступались, споры доходили до ругани и даже стычки. Когда же на степень взошел Варяжко, шум поднялся еще больше, самые крикливые вопили: - Долой посадника! Не будет по твоему, последнюю рубаху отнимаешь!
Варяжко стоял над толпой и ждал, пока крикуны уймутся. Когда шум немного стих, заговорил громко, на всю площадь:
- Собрал вас, люди новгородские из-за новой подати. Хочу, чтобы подать была справедливой, за каждого мужа. Разве справедливо, когда Ждан - показал рукой на стоящего перед трибуной мужа в испачканном мукой переднике, - платит подать в двадцать кун, а у него во дворе пять душ, среди них он один кормилец, остальные бабского племени, а его сосед Невзор, у которого пятнадцать душ, семеро из них мужского рода, платит столько же? Или купец Рознег, у которого хоромы немалые и лавка богатая - разве он не должен платить больше, чем кузнец или сапожник? А вот кто-то из вас так не считает, смуту наводит, хочет оставить все по старому. Вот скажите теперь, люди добрые, как платить - как прежде, по неправде, или по новому, по числу кормильцев?