— Ой, батюшка! — внезапно презрительно скосоротилась блудливая Ярина. — Да Гурарию ваше благословение, что мертвому припарки. Его сам пан Стжыга уважал, секретами делился.
— У-у-у, дщерь вельзевулова, все вы в скверне языческой погрязли! Не пущу еврея в дом! Несите это тело неразумное на улицу.
По приказу Щур-Пацучени драгуны попытались вытащить оттоманку из комнаты, но узкая дверь никак не давала такой возможности. Пришлось переложить Кувшинникова на скатерть и переволакивать тюком через подоконник в сад.
Кряхтя, как бурлаки, драгуны свернули углы скатерти в свиное ухо и потащили болящего на площадь.
— Ну, куда кладете? — кричал отец Екзуперанций, увидев, что носильщики примерились положить Кувшинникова под крест Андрея Боболи. — Подальше его, подальше, чтоб в двадцати шагах пьяного духа не было.
В результате Пармена Федотовича шлепнули под цветущий каштан возле колодца. На площади уже собралось все село. Пришел тот блаженный час, когда чуть-чуть зазеленела у краешка горизонта первая звезда, — звезда Чагир, звезда Милавица, звезда Вечерница — означавшая, что кончился, наконец-то, утомительный шабат, соблюдая все законы которого, евреи уставали сильней, чем за годы Вавилонского пленения. А для христиан это значило, что наконец-то канула в вечность треклятая рабочая неделя, и наступил воскресный отдых. А любил отдых свободный белорусский народ больше всего на свете. Настолько любил, что, когда его закрепостили и обратили в рабское состояние, он и тогда на работу плевал.
Поэтому у всех людей настроение было хорошее. Они заполонили чуть ли не всю площадь, смеялись и перешептывались. А если господин чиновник из Санкт-Петербурга, не сходя с места, богу душу отдаст, так тем интереснее. Разговоров потом на месяц хватит.
Ближе всех к Кувшинникову, но с другой стороны от креста Андрея Боболи, во главе с ребом Менахем-Мендлом кучно стояли члены иудейской общины. Менахем-Мендл — высокий, костистый, в длинном, наглухо застегнутом сюртуке и широкополой шляпе — исподлобья смотрел, как Щур-Пацученя квохчет над Кувшинниковым, и мелкими, незаметными движениями длинных пальцев перебирал четки, вырезанные из шиповника.
Резник Барак присоседился за спиной Менахем-Мендла и что-то шептал ему на ухо. Их жены — древние и высохшие, как сама Земля Обетованная, похожие на соляные столпы, — держали на руках младенцев, а старшие дети, не испытывая никакого почтения к торжественности момента, сновали между ними туда-сюда, как перепелки в высокой траве. Бахрома на концах длинных наголовных платков-тихлей еле заметно шевелилась под ветром подобно метелкам овса.