Кто-то даже принес привязанную к носилкам парализованную Енту и, прислонив к ограде церкви, поставил носилки торчком, чтобы той было лучше видно. Довольная Ента гугукала и счастливо таращила базедовы глаза.
— Набежали, выскалились! — ревниво протянул отец Екзуперанций, поворачиваясь к Менахем-Мендлу так, чтобы тот видел, и осеняя того крестным знамением.
В ответ на это раввин скромно закатил глаза и благословил отца Екзуперанция щедрым молитвенным коанимом .
Вдруг донесся мягкий, переборливый стук копыт, и сквозь толпу подъехал пан Подруба. Гурарий, сидевший рядом с ним, натужно сполз с брички, оттопыривая покалеченную ногу, и подошел к лежащему Кувшинникову. Пармен Федотович дышал мелко и прерывисто, словно цедил по капле воздух, которого ему отчаянно не хватало.
Загребая носком башмака песок, Гурарий опустился на колено перед больным, приложил ухо к необъятной груди и прислушался, как бьется сердце. Но сквозь всхлипывающие вздохи ничего не разобрал. Он хмыкнул и уже знакомым Щур-Пацучене движением почесал ермолку. Потом взял Кувшинникова за запястье и, шевеля людоедскими губами, стал беззвучно считать пульс.
Толпа увлеченно подалась ближе, чтобы ничего не пропустить. Кое-кто начал биться об заклад, спасет ли Гурарий посланника Государя Императора или Збышово ожидают еврейские погромы. Пан Станислав напряженно подсунулся к самому уху Гурария. Тот, не глядя, отмахнулся, попав Щур-Пацучене по кончику носа. Щур-Пацученя отпрянул и обиженно засопел.
— Нет, это не апоплексический удар, — наконец задумчиво протянул Гурарий, — и сердечко хоть дряблое, но еще потрепыхается.
— Ну, говорил я тебе, что не будет погромов? Выживет господин, — послышался из задних рядов торжествующий голос мельника Агапа.
— Можно подумать, для погромов нужен повод, — меланхолически ответил Велвл, муж Шифры.
Гурарий поразмышлял еще несколько мгновений, потом, как кузнечными клещами, схватил Кувшинникова за нижнюю челюсть и с силой разжал ему рот.
— Эп! Эп! — забился в судорогах Пармен Федотович, исходя густой, пенистой слюной.
Гурарий, прищурившись, наклонился к его глотке и что-то высмотрел там необычное, потому что откинулся назад:
— Ну-ка, Яринка, тащи стакан водки и кипяток.
Ярка вопросительно посмотрела на отца Екзуперанция. Тот кивнул, и Ярка вприпрыжку унеслась в дом. Гурарий развязал свою сумку с лекарскими причиндалами, покопался в ней и достал тонкий острый нож, лезвие которого хищно поблескивало на заходящем солнце.
«Ой, зарежет, нехристь!» — панически промелькнуло у Щур-Пацучени.
Но Ярина уже сломя голову бежала назад. Гурарий окунул острие ножа в водку, потом в кипяток и кивнул драгунам: