Не пойти ль за гончара?
— Нет, гончар — мне не под пару:
Грош — цена его товару.
Если что он разбивает,
Так за то жену ругает.
— Эй, ты, как тебя?! Менахем-Мендл?
— Реб Менахем-Мендл, — повернулся раввин, прожигая Щур-Пацученю непокорным смоляным взглядом.
— Ну вот что, реб, завтра в двенадцать часов чтоб вся твоя община как штык была на площади. Я вам речь говорить буду.
— Могу я спросить пана, о чем речь будет?
— Ты мне не придуривайся.
— Не знаем, господин хороший. Праотцом Авраамом клянусь: не знаем.
— Ай-ай-ай, реб! Гурарий знал, а все остальные — ни сном ни духом?
Реб Менахем-Мендл недоуменно пожал плечами и возвел очи горе:
— Гурарий — блаженная душа. Может, ему птички нашептали.
— Брось, пся крев, брось! Прикажу своим молодцам — они с тебя шкуру спустят, не посмотрят, что ты — раввин!
— На все воля Отца нашего. Спустят — значит, буду без шкуры ходить.
Щур-Пацученя чуть не задохнулся от злости. Из покорной вежливости Менахем-Мендла так и лезло горделивое презрение к нему, но уцепиться не за что было — оставалось только ломать через колено.
— Закон вышел — фамилии вам давать будем. Вот завтра я и разъясню, что к чему. Чтоб как один! Баб своих можете не тащить.
— Ох, грехи наши тяжкие, — прошептал резник Барак. — Если речь зашла о законе — значит, жди большой крови.
— Ну, вы!.. Расфилософствовались тут! Грамотными больно стали! Я сказал — вы выполняйте! И чтоб мне!..
Что именно «и чтоб», пан Станислав не сказал, да и сам не понимал, что он имеет в виду. Но непокорных нужно было приструнить — это он знал крепко. Поэтому пригрозил им пальцем и пошел назад: «Это я им хорошо сказал: расфилософствовались! А то больно много воли почуяли. Завтра я вам задам воли!»
— А меламед — плох ли зять?
Муж такой тебе под стать!
— За меламеда пойдешь,
Так со скуки пропадешь.
Как детишек в школе учат,
Так жену свою он мучит.
Щур-Пацученя дошел до плебании, постоял еще немного на крыльце, вдыхая с наслаждением сиреневые ароматы и наслаждаясь хрустальным голосом невидимой певуньи, которая кокетливо капризничала перед своими воображаемыми родителями:
— Не дай бог, ты сгоряча
Выскочишь за скрипача.
— Ой, пойду, скрипач играет.
Скучно разве с ним бывает?
Кто захочет — всяк пляши
Да подбрасывай гроши!
«Хорошо поет, чертовка! Не то, что эта Ярина. Такую бы на сеновал заманить. И не посмотрел бы, что иудеечка: устроил бы ей крещение иорданское, прости Господи!»
Но от конюшни грянул гром драгунского хохота, долетел запах чего-то жареного и невообразимо вкусного, завизжала Ярина, и пан Станислав вспомнил, что за всеми дневными хлопотами он с утра только ломтик рубца успел откусить. Досада на Кувшинникова залила его: