Итогом стало сотрясение мозга и окончательный разрыв с подлыми ляхами, за которыми числился должок еще со Смутного времени.
Когда пришло время обмывать титулярного советника, весь Правительствующий Сенат и до кучи Священный Синод шарахались от Пармена Федотовича, как мышь от веника, и Кувшинников долго бродил по пустым коридорам, словно призрак жены Синей Бороды. Отчаявшись найти собутыльников, он от тоски душевной организовал с привратниками в дворницкой каморке изготовление жженки и невзначай обратил в пепел высокопревосходительский гардероб с собольей шубой обер-прокурора стоимостью в половину Нерчинского острога.
И вот теперь, когда он выслужил срок для коллежского асессора, его на повороте обошел все тот же неугомонный Битюгов.
Кувшинников свирепо сплюнул от отвратных воспоминаний щавелевой слюной, напоминавшей зеленую тину, и с тоски решил потешить душу светлыми чувствами.
«Почитать, что ли?» — подумалось ему, потому что при всех своих вывертах был Пармен Федотович душой сентиментален и ангелоподобен, любил сильные страсти и верил в чистую любовь до гроба.
Он восстал из своей берлоги, зажег свечи и отомкнул походный саквояж. Зело нравились господину титулярному советнику нравоучительные романы. В дорогу прихватил он с собой «Прекрасную Татьяну» господина Каменева, «Несчастную Маргариту» его же, «Обманутую Генриетту» господина Свечинского, «Бедную Лизу» господина Карамзина, «Бедную Машу» господина Измайлова, «Бедную Марью» господина Милонова, «Бедную Марью» снова же господина Каменева и «Марьину рощу» господина Жуковского.
Перебрав книги одну за другой, Пармен Федотович остановился на «Марьиной роще». Но только он приготовился воспарить душой в самые глубины любовных грез, как в открытое окно, привлеченный огоньком свечи, влетел огромный, словно нетопырь, бражник, и сослепу ударился о лицо Кувшинникова, полоснув по нему тряпичными крыльями.
Пармена Федотовича передернуло от отвращения. Он панически смахнул бабочку на пол, ощущая на коже прикосновение царапающих ножек, и со всего маху прихлопнул ее самой тяжелой книгой.
Чувствуя в горле перхотливый комок, Кувшинников задул свечу, задернул тюлевую занавеску и снова повалился на кровать. Постепенно дрожь унялась. Спать не хотелось, пан Станислав куда-то уволокся, читать не было никакой возможности, чтобы снова не подвергнуться нападению летающих упырей, и Пармен Федотович, захлебываясь скукой, следил за прихотливой тенью от кружевной занавески, которая таинственно, как паутина, ползла по половицам и шевелилась от мягких прикосновений ветерка.