— Что за грохоты у вас?
— Молимся, матушка, — елейно перекрестился Кувшинников. — Земные поклоны бьем, о предательстве Иуды рассуждаем.
— Это хорошо, — вздохнула попадья. — Ну, молитесь. Не буду вам мешать.
Кувшинников перевел дух, презрительно посмотрел на утирающего кровь с лица Щур-Пацученю и спросил:
— Все деньги, небось, хотел себе заграбастать? Даже с любимым своим городничим бы не поделился?
Писарь мелко закивал головой.
— Значит, так! Сегодня же поднимешь цену в два раза. Объяснишь, что новая бумага из Петербурга пришла, о которой ты не знал. Скажешь, что срок уплаты — пять дней. Дольше я здесь прозябать не намерен. Кто не выплатит, получит такую фамилию, что Фаулебера в самых светлых снах не увидит. Дебет буду проверять ежедневно, и если хоть полушки недосчитаюсь.
Он приложил к носу пана Станислава пахнущий смертью кулак.
— А теперь пошел вон! Ночевать отныне будешь в конюшне. Мне на тебя смотреть противно, взяточник!
XVI
Следующий день начался так, как и должен был начаться. И палаточку походную в саду натянули, и столик раскладной поставили, и стульчик для пана Станислава. И синагогальные книги с перечнем членов общины от Менахем-Мендла передали. И ребята Хрисанфа любовно помахали плетивами, чтобы проверить, не затекли ли руки от двухдневного безделья. И посетители неохотно слетелись к палисаду плебании с глазами, подернутыми матовой поволокой, подобно тому, как медный грош купоросным гнильем затуманивается. И Пармен Федотович своевременно лечиться начал. И Бог вроде бы поверил, что под солнцем его нет ни эллина, ни иудея.
А потом явил библейскому народу свой радужный лик пан Станислав, сияя разноцветными фингалами, и звезданул наотмашь по вере в торжество справедливости, и даже упоминать не стал про новое предписание из Санкт-Петербурга.
Два рубля за орнаментальную фамилию — это было уже слишком, но никто не удивился. Почему-то вспомнилось, как доктор Стжыга в свое время рассказывал, что Государь Император именуется не просто Романовым. Он еще и Гольштейн-Готторп. Так если русский царь был нашим человеком и не побрезговал стать Гольштейном всего за два рубля, нам ли скупиться и проклинать Всевышнего?
То, что заплатить придется, даже не обсуждалось. Но прежде всего надо было вдоволь наплакаться, волосы на себе порвать, посыпая головы пеплом и заламывая руки. Причем одновременно.
Аристократия вздохнула и пошла возносить молитвы, чтобы Господь укрепил их сердца, когда придется опять открывать сундук с деньгами. Беднота вздохнула и пошла возносить молитвы, чтобы Господь укрепил их сердца, когда придется опять выслушивать женины поношения.