На боевого пловца-аквалангиста я совершенно не годился по причине омерзительной реакции, а вот на психолога… С "умением нырять", как шутил Синицын, очень даже вполне годился.
По лету, Алексеев устроил меня на модифицированный "проект-376" и находился я, под самую макушку, по горько-соленой воде, то сочно-синей, а то — черной, как самые лучшие чернила.
Местный "ныряла", научил меня плавать с аквалангом, а потом и просто — плавать.
Неторопливое парение в толще совершенно не теплой воды, красный бакен, обросший слоем рыжих, мелких водорослей и дикая паника, что я, что-нибудь да забуду или сделаю не так — вот что сохранилось у меня в голове от моего первого погружения.
Потом было второе, третье и даже десятое — понырять мне удалось вволю: работы в тот год было много у всех в нашем городе.
Как-то не заметно для себя я стал называть город "своим", изредка сравнивая с городом детства и убогой юности, потраченной на сожаления и метания.
В общагу я вернулся в трескающихся от раздавшихся вширь плеч, шмотках.
Пришлось менять гардероб.
Из принципа, вещи взял светлые и яркие.
Чем и привлек к себе внимание первокурсницы Анастасии, ругавшейся с Синицыным, не пускавшим ее на кафедру.
Ничего не придумав умнее, она апеллировала к моему голосу разума.
Вот только разум, в тот момент, тихо плыл по гладким волнам, любуясь 17-ти летней девчонкой, с отличной фигуркой и зелеными глазами, метающими молнии праведного гнева в моего преподавателя.
Выслушав наши совместные "доводы разума", Павел Перлович ткнул меня указательным пальцем в грудь и дальнейшая моя жизнь круто изменилась после его слов.
— Умный такой? Так вот и бери шефство… Только помни, умник — вылетит она… И ты следом полетишь, банным веником!
Именно за бурную фантазию и словесные изыски, прозвали Павла Петровича Синицына, Павлом Перловичем.
Настька оказалась совершеннейшей и невозможнейшей, авантюристкой.
Пробивная, до разваливания несущих стен, упрямее осла в достижении цели, она достала меня уже через неделю! Оказавшись заселенной в комнату прямо над нами, умудрилась дважды залезть к нам в комнату, через открытое окно, когда я пытался честно взять тайм-аут и привести конспекты в порядок.
Между прочим, я ведь и для нее старался, подозревая, что Синицын развернется от всей души, устроив девочке полную погрузку.
На мое счастье, была у Насти и самая большая слабость, которая была мне искренне симпатична, глубоко мною понимаема, но очень отрицательно, я бы даже сказал, в штыки встречаемая всеми кадровыми морскими офицерами нашего института.